Славянский сокол

– Я часа полтора назад разговаривал, ваше величество, с тем очень высоким волхвом-бодричем по имени Ставр, которого вы знаете и который давал сегодня советы эделингу Аббио, – совсем уже не показывая из темноты лица, сказал Алкуин. – Волхв рассказал мне о событиях в Рароге не совсем так. Только часть бояр выставила вместе с данами свои дружины. Бояре же и наняли подлого убийцу, чтобы тот убрал с их пути известного воина и полководца ободритов князя-воеводу Дражко. В итоге убийца сумел только ранить Дражко. До этого герцог Гуннар пытался принудить дочь к тому, чтобы она отравила мужа. Княгиня рассказала все Годославу. Потом Годослав куда-то уехал по своим делам, и была предпринята попытка захвата власти и убийства князя-воеводы. Дело у бояр и у данов чуть было не получилось. Но пока князь-воевода был в бессознательном состоянии, командовать обороной дворца стала жена Годослава княгиня Рогнельда. Командовать с женской хитростью и коварством, как не смог бы сам князь-воевода Дражко. Она вышла на площадь и пригласила «в гости» старого герцога Гуннара, своего отца, который все это задумал и претворял в жизнь, командуя боярами. Тот пошел за дочерью смело, памятуя свое былое влияние и страх, который он вселял всегда в сердце дочери. Герцог не учел, ваше величество, что миром все-таки правит не страх, а любовь, вопреки мнению монсеньора Бернара. Когда они вошли в двери, Гуннара подняли на копья, а его отряд просто расстреляли с галереи стрельцы. Восстание бояр подавлено, княжеская власть у бодричей стала еще сильнее, а короля Готфрида они ждут, приготовив ему такую теплую встречу, что бедному датскому монарху может стать невыносимо жарко даже в его северных широтах.

– Так кто же прав? Чьи сведения вернее? – спросил король.

– Я не могу поручиться за точность своих сведений, ваше величество, потому что ко мне они пришли через вторые руки от купца, в страхе сбежавшего из Рарога в самом начале восстания, – Аббио отступил на шаг, закусив губу. Ему не удалось стать первоисточником важных вестей и таким образом приблизиться к королю.

– Пусть будет так, – согласился Карл, – но где же сейчас находится Годослав? Вы сказали, что его нет в Рароге и этим воспользовались подлые бояре… – король бросил непреднамеренный взгляд на стенку палатки: там, за этой стенкой, стояли палатки франкской знати.

– Этого не знает никто, ваше величество.

– Я думаю, что Годослава можно поискать и в Хаммабурге, – сказал Алкуин.

– И может статься, что он участвует в нашем турнире? – король встал, усиливая этим значение своих слов. – Тогда я хочу его видеть… Я непременно хочу видеть Годослава и говорить с ним! Он даже заочно вызывает у меня симпатию…

– Его можно поискать… – тихо сказал Алкуин, но при этом выдвинулся на свет и внимательно посмотрел на эделингов.

Глава 13

Берфруа шумели неистово, с восторгом, захлебываясь от радости, ощущая собственное право высказывать не чье-то мнение, а собственное. И это было даже не мнение, а просто противомнение, если есть такое понятие. Мнение высказал король. А они имеют противомнение. И радуются, что почти в лицо королю имеют право показать его все вместе, хотя ни один по отдельности на это не решился бы.

– Вот и он… И, как всякий негодяй, он очень желает, чтобы его любили до поклонения, – сказал король с откровенным недовольством, вызванным поведением берфруа, и поднял стеклянный резной кубок с густым, зеленоватого оттенка греческим вином, рассматривая через вино солнце и будто обсуждая вкус напитка с придворными. Карл умышленно не смотрел в ристалище, показывая, как мало его интересует происходящее именно в этот момент. – Никого другого из рыцарей, даже более чем достойных, так, к сожалению, не приветствовали. Ваши земляки, мессир Кнесслер и мессир Аббио, словно специально желают позлить меня.

Король сделал маленький глоток из бокала.

– Завтра, ваше величество, все будет иначе… – ответил Аббио. – Поверьте мне, я знаю своих земляков… Сегодня к вечеру уже все будут знать, какую подлость Сигурд хотел устроить не просто мне, а всем, потому что резня, случись она, коснулась бы всех… И завтра от него отвернутся самые верные приспешники и самые восхищенные поклонники…

– Впрочем, я понимаю состояние людей и прощаю такое поведение, – сказал король. – Кто бы вот только понял состояние мое… Кто бы стремления мои понял…

Последние слова Карл даже не произнес, а пробормотал себе в усы, и только один Оливье расслышал их и бросил на короля короткий взгляд, которым, впрочем, уловил все же невольный королевский вздох.