Славные деньки

Когда мне стукнуло четыре года, отец самостоятельно собрал свой первый телевизор из лишних деталей. Они случайно оставались  от производственного процесса телемастерской, в которой он трудился. Это самопальное чудо было принесено в жертву какому-то административному богу, ведающим очередью на жильё. Подношение резко сократило срок рабской отработки и отцу выделили 58 долгожданных и вполне жилых квадратных метров в совхозной пятиэтажке. Временная прописка сменилась на постоянную, и социальный статус тружеников Подмосковного села позволил родителям пристроить меня в группу пятидневного наказания за то, что я младенец. С этого момента моя память ощетинилась нервными окончаниями, натужно напряглась и стала гадить воспоминаниями.

 

Несовершеннолетняя группа осужденных по той же статье, встретила меня настороженно. Стайка детсадовских упитанных полубоксов и худеньких косичек, довольно долго держала меня за дверью в подъезд своей иерархической лестницы. Коллектив был сплочённый и воспитан в духе холодной войны с чуждыми элементами. Но через какое-то время я всё-таки открыл своё место в этой химической таблице. Место досталось не самое удачное. Вес моего элемента был очень маленький по сравнению с удельной массой каждого отдельно взятого карапуза. В связи с этим большая часть слабой половины этой воробьиной стайки была для меня тоже сильной. В борьбе за счастливое детство, в плен не брали и гендерная принадлежность в расчёт не принималась. Не смотря на сложнопоганые ментальные условия, я всё таки выжил. Это был первый класс моей школы сознательной жизни во враждебной среде обитания себе подобных, но не связанных со мной узами крови особей. Правила сосуществования мелких хулиганов резко отличались от дедовского кодекса поведения. Вообще-то я рано сгущаю краски своей жизни. Настоящие тёмные тона ждали меня в седьмом классе. По сравнению с ними пятидневка была светлой акварельной картинкой. Хотя здесь я вкусил первые отравленные плоды удовольствия от мелких  унижений и издевательств над другими, а так же испытал все эти прелести на своей шкурке. Но по сравнению  с будущими испытаниями, это были безобидные детские шалости.

 

Было весело. После отбоя мы наносили друг другу татуировки гуталином, так как в то время вместо зубной пасты чистили зубы порошком. Выносили кровати спящих собратьев по несчастью в общественный туалет и будили их рингтонами барабанной дроби и звуками пионерского горна. Связывали шнурки спящих на дежурных стульях нянечек и всей группой получали от них люлей, драя швабрами полы в коридорах. В стенах этого заведения я впервые получил наглядный урок о половых различиях, когда с пацанами подсматривал за водными процедурами девочек в душе. Один раз за этим занятием нас накрыла местная полиция, в лице нянечки Натальи Григорьевны. В наказание нашу организованную преступную группировку заставили весь день носить тюремную робу девчачьих ночных сорочек. Этот нравственный удар по самолюбию за безнравственное поведение надолго отбил желание интересоваться анатомическими особенностями женского тела. Окончательное формирование моей женофобии на долгие годы завершило проявление нежных и очень назойливых чувств девочки Лены.

 

Она мирно отбывала свой срок в соседней группировке. Вдруг она решила воспылать чувствами к несовершеннолетнему товарищу по несчастью, сделав его жизнь просто невыносимой. Её огонь любви публично жёг  меня при каждой нашей встрече в общественной столовой и на прогулке. Сначала это было лестно, но через неделю её слюнявые поцелуйчики стали тяготить. В конце следующей недели воспитательница посадила нас в обезьянник детской беседки за её непристойное поведение. Я провёл два мучительных часа публичного унижения сборища карликов. Они совали свои мордочки в клетчатые отверстия беседки, улюлюкали и гоготали, наблюдая за моими пытками этого влюблённого палача под лозунг «Тили-тили тесто. Жених и невеста!». На свободу я вышел с моральной травмой и окончательно сформированной фобией. Лену эта отсидка ничуть не смутила. И она на правах публичного признания стала преследовать меня с утроенной силой девичьей любви. К концу третьей недели я досконально изучил территорию этого заведения. Одинокие прогулки я проводил в таких потаённых местах, о существовании которых никто не догадывался. Моим гуттаперчевым возможностям, укладывать своё тщедушное тельце в сточных трубах и пожарных ящиках для песка, мог позавидовать любой акробат. Через две недели мои старания были вознаграждены, её охлаждением к моей скромной персоне.