Славный дождливый день

— Ты непрактичен. Если не принять меры, ты будешь спать на раскладушке еще сто лет.

Сказано — сделано. Они отобрали у него зарплату и начали действовать. Первым вернулся с покупкой Мыловаров. Он, кряхтя, волок люстру.

— Зачем? — спросил Линяев.

— Я залью тебя морем света! Это самое важное для квартиры, — пояснил он.

За люстрой появилась свежевыструганная оконная рама. Ее купил Чернин.

— А это зачем?

— Пахнет сосной. Экзотика.

Линяев забрал оставшиеся деньги и пошел на Сенной рынок за кроватью. Вез он ее на телеге. Сам сидел с краю, свесив ноги. Лошадь мерно мотала головой и цокала копытами. На тротуаре выстроились зеваки. Линяев держал руку под козырек.

Рама стоит за шифоньером и по сей день, источая чудный запах сосны. Рука не поднимается выбросить ее вон.

Линяев вновь заставил себя спать. Алина принесла обед. Он проснулся и насильно съел все до крошки.

За окном протарахтел автобус «ЗИЛ». Его можно узнать по характерному реву. «В автобусе поехали мы, — подумал Линяев. — И мы идем по тротуару просто пешком. У нас два миллиарда забот. В том числе и гимнастика. Мы делаем гимнастику. Вон там, за окном». Линяев повел глазами на окно.

— Он на месте?

— Его нет. Впрочем, появился. Угадай, кто он? Я узнала. Он художник. У него здесь мастерская. Он разминается, чтоб не терять бодрости.

— С чего он начал?

— Расставил ноги и нагибается к одному носку и другому. Он передал тебе привет и сказал, что хочет зайти к нам. Но мы забыли — сейчас ночь. Спокойной ночи!

— Спасибо.

Ночь затянулась. На смену белым приходили черные ночи. Линяев спал и просыпался. В промежутках между сном мелькали еда и лекарства. И люди тоже приходили как во сне. И Чернин, и доктор, и Елисеев, и Алик Березовский. Он видел Олю Синеглазову во фригийской шапочке. Орел и Решка показались одновременно двумя ликами. Он запутался, где явь и где сон.

Однажды, открыв глаза, он обнаружил Мыловарова.

— Не залеживайся особенно, — бормотал тот. — Напрашивается интересный материален;. Мы его разделаем на пару.

— Только вот отосплюсь, — попросил Линяев. — Когда я служил в армии, нас поднимали в пять-шесть часов. У меня была мечта — отоспаться. Вот я и решил осуществить ее. «Добрать», — говорили мы тогда. Поздновато взялся, но ничего.

Изображение Мыловарова размыло, словно его расфокусировали.

В другой раз он уловил за дверью голоса. Там говорили откровенно в расчете на то, что он не услышит. Но стены в этом доме были великолепными звукоулавливателями. Они тихий шепот увеличивали до раскатов майского грома.

— Длительный сон объясняется чрезмерным утомлением организма, — послышался голос врача. — Организм слабеет в объятиях болезни.

«Мы еще посмотрим, кто кого задушит в объятиях. Может, не я — она попала ко мне в объятия. Где-то я слышал арабскую песню. «Если голод будет меня преследовать, я не буду его слушать, я его обману, я его позабуду. Я его умерщвлю». Это и моя песня. Разве что немного о другом».

— Туговато ему, — печально басит Чернин.

— По-моему, — рассуждает врач, — по-моему, иной раз легче совершить подвиг, собрав мужество и волю в единый порыв. Легче, потому что это длится какое-то ослепительное мгновение. И труднее собирать по капле мужество на каждый день. И так изо дня в день. А рядом, уцепившись за рукав, семенит смерть, а он должен по утрам ходить на работу и ездить в командировки. Ругаться, когда что-то не клеится. Потом хохотать в зубастой мужской компании над какой-нибудь хохмой. А ночью спать рядом с женщиной.

— Разве можно так краснеть?! — вдруг возмущается врач. — Вы пугаете людей! Черт возьми, теперь я боюсь сказать и одно слово. Вот что натворили вы!

Линяев поискал глазами. Алины не было. Значит, краснела она.

Ах ты, старый циник! Я проучу тебя!

— Так о подвиге, — продолжает врач. — Иной раз проще отважиться на подвиг, чем так ходить между нами и делать все, что делаем все мы. Они ходят среди нас. Такие, как он.

«Он противоречит себе. При чем здесь подвиг? В том-то соль, что я хочу жить, как и все. А подвиг — это еще больше. Подвиг — это Прометей и Иван Сусанин. И Александр Матросов. Подвиг должен быть уже потом. Пока нужно набраться сил, чтобы потом суметь вовремя добежать до амбразуры дзота».

— Но сейчас его дела плохи. Из рук вон плохи.

«Что плохого, если человек решил поспать немного дольше обычного».

— Сон порой переходит в забытье. В потерю сознания от нехватки кислорода. Он трижды дышал кислородной подушкой.

«Все равно я перехитрил. Пройдет ночь — я встану. Я пойду по городу. На главной улице людно. Меня будут толкать локтями. Нечаянно. И я буду толкать. Тоже нечаянно. В часы «пик» я полезу в битком набитый трамвай вместе со всеми».

— Еще никогда он не был в такой опасности, — заключил врач.