Славный мальчишка

— Я согласен! — сказал Ники и, хлопнув Румена по плечу, стряхнул пепел прямо на белый треугольничек ковра.

— Ники, ну что ты!

— Ничего, ничего, госпожа Мурева! У нас и так чистоты не добьешься, — не выдержала, наконец, тетя Роза.

— Мужчины! — трагически обобщила Мурева. — Ну, красавец, обязательно приходи! А как у тебя с учебой?

— Отличник! — поспешила бабушка Катина.

— Завидую вам, госпожа Роза, самой благородной завистью. Ах, беззаботное детство, где ты?

Наконец, открыли наружную дверь. Тетя Роза набросила на плечи пальто.

— Ну что вы, госпожа Роза…

— Нет-нет, госпожа Мурева, я провожу…

И она вышла их проводить.

Отец погасил сигарету и выключил телевизор. Извлек из чулана битком набитый портфель, достал из него мелко исписанные листы и углубился в чтение. «Вряд ли тебе это так просто обойдется, мой бедный папа!» — пожалел его Румен и занял позицию между телевизором и небольшим книжным шкафом, на котором выстроились две-три гипсовых статуэтки. Тут было самое безопасное место в случае применения физического воздействия. Одна только бабушка Катина все еще не переключилась на новую волну и автоматически убирала со стола посуду.

— Я представляла себе этих Муревых бог знает какими. А они такие же как и мы…

— Ну? А теперь? — Тетя Роза встала в двери, уперев руки в бока.

— Мама, оставь тарелки! И окна закрой, чтобы люди не слышали. И без того от такого смрада за месяц не избавишься.

Дядя Тодор вынужден был оторваться от бумаг.

— Шесть тысяч двести… Да… Ну, что теперь?

— Что? Будто и не знаешь…

Он нервно запихнул бумаги в портфель, достал сигарету, но вдруг вспомнил, что Муревых уже нет, и сунул ее обратно.

— Не одна же я в этом доме родитель, Тодор! Не могу больше, не могу! Понимаешь! Всему есть человеческий предел… Не мо-гу!

Слезы выступили у нее на глазах. Голос задрожал.

— Роза, осталась одна неделя…

— Опять со своим конкурсом? Забудь ты его, Тодор! Наш дом превратился в царство обмана и разрушения. Ты не видишь этого? Ты понимаешь? Ты хоть задумываешься об этом?

— Роза, детка…

— И ты, мама, и ты… Два сопливца включают для тебя магнитофон, а ты…

— Но он же не пускает меня к себе в комнату. Стесняется.

— Как бы не так, стесняется! Это ж закоренелый преступник, рецидивист — обманщик! Ну, конечно. Да, да. И ты ему веришь, и отец. Конкурсы-монкурсы, нормальный ребенок, красавец, отличник, а он — разбойник, поджигатель!

— Роза…

— Или мы оба должны влиять на него педагогически, или надо отказаться от всякого воспитания. А если и я подниму руки, сдамся на его милость? Да слышал ли ты что-нибудь о целенаправленном воспитании, о его последовательности, о его настойчивости! Прочел хоть одну педагогическую книжку, полстатьи? Поговорил ли ты с ним как отец? Скромный! А Моцарт? Боже! Он покатился по наклонной плоскости. Мы уже упустили ребенка… Ну-ка, вылезай оттуда!

— Роза, подожди!

— Ах, ты его защищаешь? Берешь его сторону? Как же он тут не сядет на голову? Как! Не может один родитель строить, когда другой разрушает.

— Роза, детка!

Вдруг тетя Роза посмотрела на всех потемневшими глазами, полная твердости и решимости.

— Нет! Ошибаетесь! Мое терпение лопнуло. Мама, пошли отсюда, мама!

Бабушка Катина растерялась.

— Ты со мной, мама, или против меня? Выбирай! Пусть они останутся здесь одни. И поцарствуют. Пусть! Пойдем прямо к тете Невенке.

Она схватила бабушку за руку и силком потащила за собой. В прихожей напялила на нее пальто.

— Пусть увидят, можно ли жить конкурсами и бомбами! — и впервые за всю жизнь она грохнула дверью.

Дядя Тодор стоял изумленный и обиженный. Он подошел к двери, взялся за ручку, но раздумал. Вернулся.

— Ты что же, шляпа, натворил! Если что делаешь, не можешь подумать? Не маленький уже!

— Папа, я думаю, думаю…

— Что это еще за бомба?

— Да не бомба — ракета.

— И где ты ее запускал? Здесь, в комнате?

— Но, папа…

— Думаешь? О чем думаешь! Я сигарету не смею закурить в доме, хотя и взрослый. А ты — ракеты запускаешь. И сколько раз тебе говорил: будь осторожен с такими штуками! Не подноси огонь к неизвестным тебе вещам, коль не знаешь, что из этого выйдет.

— Я совсем немножко. Только попробовать.

— Что тут пробовать?

Румен пожал плечами. Так. От нетерпения. Потому, видно, что это легче всего.

— А ролик? Что это еще за номер с магнитофонной записью? Кто играл? Ты? Нет! Кто же?

— Венци.

— Ты хоть на уроки музыки ходишь?

— Хожу. Папа, я не хочу играть на скрипке. Понимаешь, не хочу. Венци играет, но он хочет.

— Погоди, не спеши! Ты играешь в школьном оркестре? Мать встречала учителя, и он ей сказал, что очень доволен тобой.

— Не хочу играть.

— А почему не сказал сразу?

— Потому что боялся. Разве я посмею сказать, что в школьном оркестре играю не на скрипке, а, например, бью в тарелки и иногда — в барабан…

— Это пример или точно?

— Ну, приблизительно. Потому что там Венци, и я — тоже. Чтобы больше быть вместе… А я когда еще хотел, чтобы вы записали меня в авиамодельный кружок. Так нет! Далеко ездить, надо трамвайные линии переходить. Все это, мол, пустое занятие. Повышенное кровяное давление…