– А в доме давно?
– Не зна-аю… – девчонка разревелась пуще прежнего, –
Кошкин, наконец, справился с веревкой. Девушка разом и замолчала, принялась натирать запястье. Она припомнила день недели, когда старуха со злыми глазами позвала ее переночевать – и Кошкин сосчитал, что девушка здесь чуть больше суток.
– И что дальше было? – хмуро спросил он.
– В дом и правда пустила. Каши дала, что с ужина осталась – даже с курятиной. Чаю налила – крепкого, сладкого. А потом… тепло у нее в кухне, жарко натоплено. Я и уснула у печки. А проснулась здесь уже… голова раскалывается, и руки привязаны…
– Старуха к тебе заходила? Или еще кто?
– Бабка была разок… воды принесла. Еще вчера, до темноты. Наказала тихо сидеть, не орать – а то, мол, кляпом рот заткнет. А больше никого не было. Вот только господин, – она несмело взглянула на Образцова. – Я шаги-то по дому еще затемно слышала – думала, бабка ходит, а тут он. Но я напраслину наводить не стану: господин перепугался, как меня увидал, и сразу принялся развязывать. А тут снова шаги… я в слезы, в крик – думала, бабка вернулась. Испугалась шибко. А опосля вы вошли.
Образцов после ее слов откровенно ухмыльнулся и победно посмотрел на Кошкина.
– Не придет больше бабка, не бойся, – ответил Кошкин девушке. Он попытался заговорить с ней ласково, сел рядом на койку. – Ты скажи, выстрел не слышала ли? Или хлопок какой?
– Выстрел? Нет… – Губы у девушки затряслись – она и сама поняла, что случилось с ее мучительницей. – Ей-богу ничего такого не слышала!
Образцов снова некстати хмыкнул: «Ну что, съел, Кошкин?!» – так и кричал весь его вид. Кошкин не реагировал. Тем более что девушка что-то вспомнила:
– Вот только ссорилась старуха с кем-то, – продолжила потерпевшая, – но это еще вчера, опосля того, как ко мне зашла. Кричала что-то, выговаривала со злостью, а потом… потом хлопок был. Будто дверь где-то грохнула о стену. И все стихло. Так это что же – выстрел был?
Кошкин не ответил. Мрачно переглянулся с подручными, с хмурым Образцовым. Поколебался немного и, хоть был уверен, что ему это еще аукнется, наручников его не расстегнул.
– Тот, для кого привели сюда девушку, наверняка вот-вот явится, – вкрадчиво объяснил он Образцову. – Потому я останусь здесь и буду ждать. И потому же вас покамест не освобожу, Павел Петрович.
– Что ж ты меня до Второго пришествия здесь держать станешь, Кошкин? Али пристрелишь еще? – хмыкнул тот.
Чем только более убедил Кошкина: как только он освободит Образцова – тотчас будет арестован сам. Ладно, пусть так… и все же эту сволочь, для которой сюда приволокли девчонку – он дождется!
А дальше поглядим.
Полицейские слушались его неохотно – и все же слушались. Мельком увидав свое отражение в оконном стекле, Кошкин понял отчего: вид его нынче был страшен. Он сам испугался этого дикого взгляда человека, что способен на всякое. Да и ладонь, уверенно лежавшая на рукояти револьвера (хоть и был тот в кобуре), желаний спорить не вызывала…
Один подручный повез потерпевшую девчонку в участок, он же обещался позвать судебного медика. Второй отправился допросить жильцов. Сам же Кошкин спустился вниз, еще раз осмотреть место преступления.
Убитой и впрямь была Аглая Савина. Жизнь потрепала ее сильно, но все же черты белокурой хорошенькой девушки с фотокарточки вполне угадывались.
Она сидела в кресле, запрокинув голову и дико распахнув глаза. Пулевая рана была всего одна – в центре лба. Однако не стоило обольщаться, будто убийца – первоклассный стрелок: старуху убили выстрелом в упор. О том подсказали сизые следы пороха на ее лице и надорванная кожа вокруг раны. Судя по всему, убийца держал ее на мушке, покуда они разговаривали – ссорились, по словам пленной девушки – а после приставил ко лбу револьвер и выстрелил.
Как вошел? Вероятнее всего, что впустила его сама хозяйка – поскольку замки на входной двери английские, крепкие. Такие не взломаешь. Аглая знала убийцу… Вышел он, скорее всего, тоже через парадную дверь, поскольку замок захлопывался автоматически – ключа, чтобы запереть, не требовалось.
Отыскал Кошкин и записи, сделанные рукой хозяйки дома. И после изучения уж не сомневался: письмо Прасковье Денисовой, то самое, поддельное, якобы из пермской гимназии – писала именно Аглая.
Оставался вопрос, где оружие. В гостиной, по крайней мере, на видном месте, Кошкин его не обнаружил. Убийца, конечно, мог унести револьвер да кинуть в Исеть – это наихудший для следствия вариант… Но мог и забрать с собой. А мог выбросить где-то по дороге.
Понадеявшись на третий вариант (Исеть все же пока во льдах), Кошкин осторожно покинул дом да поискал под окнами, которые выходили на шумный, вечно многолюдный Сибирский проспект. Палисадник под окнами имелся, но, обойдя весь дом, Кошкин ничего важного не сыскал.