След Бремера

Наконец впереди посветлело, повеяло теплом солнечного дня. Каменный пол сменился песком, Ноланд вышел в просторный грот, а дальше открывалась долина. Он видел подобное только на холстах с историческими сюжетами… Но теперь сам стал частью картины: юноша в костюме баргенского горожанина, с рюкзаком и в пробковом шлеме, застыл перед осколком прошлой эпохи – в долине, окруженной со всех сторон скалами, стоят древние каменные дома и постройки, солнце играет на песочного цвета камне, колоннах и куполообразных крышах. Ноланд окинул строения взглядом историка. В архитектуре преобладает кладка из желтоватого кирпича-сырца, особые здания облицованы глазурованным кирпичом голубого цвета… Излюбленные элементы традиционной архитектуры Кха, которые они сохранили еще со времен Второй эпохи. Не для человека строился тайный город, хоть и руками людских строителей. Скорее всего, город возвели в середине Четвертой эпохи… Сейчас все окна были пусты, на земле ветер играл лишенным следов песком, словно рассыпанным из разбитых песочных часов.

Ноланд шел вперед мимо древних построек и одичавших декоративных деревьев. Он оказался в центре долины раньше, чем ожидал. Теодор Бремер назвал это место сокрытой долиной, но до масштабов настоящей долины ей было далеко: в окруженном отвесными горами пространстве помещался жилой комплекс и десяток крупных сооружений. Пожалуй, укромное местечко для властителей Кха, практикующих темные искусства. От этих мыслей как будто тень легла на залитые солнцем каменные постройки.

Теодор Бремер должен быть где-то поблизости. Именно здесь он провел последний год или два. Долгие годы поисков заставляли ученого скитаться по всему Сандаруму, пока Вереск не перевел дневник хранителя Тидира, указавший путь к сокровенной долине – финальному этапу экспедиции. В письме отец упоминал, что вместе они смогут войти в мастерскую Тидира, хотя в голове Ноланда не укладывалось, почему Вечный хранитель Пути трудился в долине Кха, а не в своей башне на острове.

Внимание Ноланда привлекло одноэтажное жилище. Крупные бежевые кирпичи и каменные плиты делали дом похожим на гробницу, но вместе с тем производили впечатление монолитности, вызывали ассоциации с вечностью. Действительно, дом простоял уже тысячу лет. И, судя по задрапированным окнам и истоптанному вокруг песку, снова используется! Дверь представляла собой проем между двумя каменными блоками и была занавешена походным одеялом.

Ноланд отодвинул завесу, звякнувшую колокольчиком, и вошел в каменное жилище, на удивление хорошо освещенное через отверстия для солнца и системой зеркальных светильников. Внутри был короткий изогнутый коридор и несколько комнат. На вешалке, столь неожиданной в архаичном доме, висел плащ, несколько пиджаков и плетеная шляпа, явно купленная в Самородке. Краем глаза Ноланд увидел чугунную и медную кухонную утварь в одной из комнат, керосиновый примус. Чистое и приятное жилище сочетало дух древнего мира и современности. Ноланд уловил знакомый запах: бодрые ноты гвоздики, бергамота, мускуса и что-то более сладкое, напоминающее цветущий луг летним полднем. "Добротный баргенский парфюм, – говорил отец, – хотя луарские снобы считают его банальным"… Ноланд услышал топот, занавеска одной из комнат отдернулась, и показался громадный мужчина с выставленным вперед ружьем. Повисло секундное замешательство. Рассмотрев, кто перед ним, житель дома захохотал, бросил ружье вглубь комнаты и обнял Ноланда.

– Ты так возмужал, что не грех застрелить по ошибке! – воскликнул Теодор Бремер.

Постарел ли он? Пожалуй, нет. Теодору Бремеру было за пятьдесят. В детстве Ноланду отец казался громадным, но позже выяснилось, что Теодор такой и есть: выше всех на голову, широкий и крепкий, с мясистыми пальцами и крупными зубами. Несколько нескладная фигура и своеобразные черты лица парадоксальным образом вызывали сходство с большим ребенком. Короткие волосы выгорели под солнцем до цыплячьего цвета, лицо обветрено и вместо загара покрасневшее. Голубые глаза – признак чистокровного баргенца – выцвели и моргали от постоянной работы с текстами и кропотливой реставрации археологических находок. Отец принадлежал к редкой породе людей, сочетающих грубую внешность и острый ум.

Теодор Бремер проводил Ноланда в комнатку, где работал. Стол покрывали тетради и книги, листы с археологической съемкой, чертежи местности и зарисовки. Валялась сломанная фотокамера. В открытом сундуке виднелись проложенные соломой находки с бумажными ярлычками – будущие экспонаты. Пробормотав, что для гостей здесь удобств нет, Теодор захлопнул крышку сундука и предложил садиться. Сам он вытащил из-за стола единственный в комнате стул и расположился рядом с Ноландом.