След черного волка

Князь Вершина поднял братину – третью, после тех, что были подняты и пущены по кругу за богов и предков. В обчине Ратиславля тоже шумел пир в честь весеннего пробуждения Лады. Ветлица, пятнадцатилетняя дочь Молигневы, сидела во главе стола между князем и своей матерью – одетая в белую сорочку и шушку, с распущенными волосами, убранная серебряными заушницами, что ее прабабки принесли с Дунай‑реки, увешанная ожерельями из пестрых бус. Без Лютавы и Молинки оставшись старшей из дев княжеского рода, она стала немного важничать и даже напоминала порой близким, что настоящее‑то ее имя, данное при рождении, – Ратислава, а вовсе не Ветлица!

– И в этот день… – продолжал Вершина, с трудом подбирая слова, – хочу я сказать вам, род мой и племя, кто будет наследником моим…

Сам он ничего не помнил. Но все, кто его слышали, сразу вспомнили тот страшный день, когда князь уже произносил эти же самые слова, стоя с этой же братиной в руках на этом же самом месте. На новогоднем пиру Корочуна ему подсказывал голосок духа‑подсадки, шепчущий из глубины души и несущий чужую волю.

Глядя, как он стоит с братиной в руках, старейшины вспоминали, как со страхом ждали в тот день: чье имя он назовет. Все знали, кого он в то время хотел видеть своим преемником. Или думал, будто хочет.

После изгнания духа князь проспал еще сутки. А когда очнулся и уразумел, что произошло, Замиля все так же сидела, бессмысленно глядя в никуда и двигая челюстями. Ей не стоило прикасаться к Вершине в миг изгнания подсадки, которая в ней увидела удобное новое пристанище.

За минувшие дни князь еще не вошел в прежние силы, но уже заметно окреп. Взгляд его стал осмысленным – это был прежний Вершина, только очень постаревший. Изгнание подсадки не могло убрать седые волосы и глубокие морщины, однако ушла пугающая бледность, в голосе появилась бодрость, даже лицо уже немного округлилось. Он уже с удовольствием гулял над Угрой, впивая прохладный свежий воздух.

Князь совсем ничего не помнил, будто проспал все то время, пока им владел подсадной дух. Последнее, что сохранила память, – прощание с отъезжающими Лютомером и Лютавой, но он не мог вспомнить, как приказал сыну не возвращаться, пока сам не позовет его назад. Этот приказ исходил уже не от него.

Зато Вершина хорошо понимал, чем обязан своим старшим детям – и за себя, и за племя угрян, которое судьбой и богами был поставлен хранить. С ужасом глядя на Замилю, не мог представить, что несколько месяцев сам был таким.

Не сразу, а лишь через пару дней Вершина, осознав полностью, какой опасности подвергся, решился заговорить со старшим сыном о Замиле.

– У тебя же есть… кольцо… – Он кивнул на руку Лютомера. – Если ты смог из меня, может быть… если я тебя попрошу…

Князь понимал, как трудно ожидать от Лютомера помощи хвалиске, через которую пришло к детям Велезоры столько бед. Но он слишком привык к ней и жалел несчастную, глупую женщину, для которой двадцать лет был единственной опорой и защитой в чужой стране. И пусть за эти годы она располнела и ходила переваливаясь, в черных волосах появились белые нити седины, вокруг чарующих черных глаз образовались морщины, а голос сделался пронзительным, он все еще видел в ней ту юную, нежную, гибкую красавицу, чей взгляд, полный тревоги и мольбы о защите, когда‑то пронзил его сердце.

Лютомер помолчал. Он и сам был очень недоволен тем, что подсадной дух не уничтожен, не изгнан в бездну, а остался здесь, в Ратиславле, найдя новую жертву среди отцовых домочадцев. Ему было не за что любить Замилю, но он не собирался мстить ей таким образом. Стоило отдохнуть, восстановить силы, а потом решиться на новую схватку с выкормышем покойной Галицы. Но… Кольцо на его руке было наделено силой истинного Темнозора только на три чуда. Один приказ он ему уже отдал, осталось всего два…

И вдруг впереди, за спиной сидящего напротив отца, Лютомеру померещилось некое сияние. Он вскинул глаза. Из облака жемчужного света выглянула дева – такая красивая, что захватило дух. Нежное лицо, дышащее лаской и впервые пробудившейся страстью, румянец – будто проблеск зари, волны золотых волос до самых пят, в которых прямо на глазах расцветали белые бусинки свежих ландышей, голубые очи, сиявшие всей чистотой небес…

Лютомер застыл, перестал дышать, оторопев от восхищения и тревоги. А Дева Будущего улыбнулась, поднесла палец к румяным губам, а потом предостерегающе покачала головой. «Не делай этого!» – без слов велела она, и Лютомер, себя не помня, кивнул.

Сияние растаяло, а он еще какое‑то время сидел, глядя туда, где она ему явилась. Возникло две мысли. Первое: Младина признала в нем нового возлюбленного. А второе: уж она‑то знает будущее! Кому и знать, как не ей, которая и есть будущее всякого смертного! И она предрекает, что сила кольца понадобится ему самому.

– Я не могу, отец, – в конце концов выговорил он и опустил глаза. – Сила Темнозора дана мне на благо нашего рода. И я сейчас не знаю, когда и в чем она понадобится.