След черной рыбы

— А я нисколько и не сомневаюсь, — сказал Тура. — Просто для меня всякое плаванье — дальнее. Признаюсь честно, я степняк.

Вокруг до самого горизонта морское поле было сплошь изрыто бороздами… Тысячи оттенков зеленого и синего переливались, переходили один в другой. Они шли по гребням волн. Еще больше появилось водорослей, они были другого цвета, чем у побережья.

— Я тоже — степняк… — заметил Русаков. — А стал моряком. Женился на Гезель и остался…

— На нашей Гезель?

Русаков улыбнулся:

— Сейчас сына жду…

Далеко в море показался белоснежный паром. Высокий, с обрезанной напрочь кормой, паром был похож на гигантский утюг — из старых, с круглыми дырочками по бокам, заправленных древесным углем.

Сбоку, огибая паром, проскочила с высоко задранным из воды носом моторная лодка, звук ее двигателей рассек воздух. Позади надвое распалась высокая волна.

— Наверняка браконьер, — объявил Русаков. — Ходил, калады проверял… Но подходить бесполезно…

— Точно, — авторитетно заметил поднявшийся в рубку вместе с Хаджинуром Орезовым Кадыров. — В море браконьеру видно издалека. Если лодка идет к нему — значит, рыбоинспекция. Браконьер к браконьеру никогда не плывет. Сразу весь улов на дно. Подъезжай, инспектор!

— Вон и Осыпной… — Хаджинур взял у Миши Русакова бинокль. — Керим встречает нас…

Он передал бинокль Саматову. Тура не сразу разглядел песчаную косу слева, деревянный домик и рядом цистерну.

— Он действительно прокаженный? — спросил Саматов, возвращая бинокль. — И никогда не выезжает с острова?

Кадыров ответил:

— Я его в городе лет десять не видел.

— Так и живет один?

— Насколько я помню. Ни жены, никого. Из Кызыл-Су раз в неделю придет лодка — привезут воду, хлеба, иногда овощей. А он им — рыбы, раков. А то браконьеры пожалуют. Он им наживку — кильку. Сети чинит. Молчаливый старик, обходительный. Сейчас сами увидите! — Стоп! А это кто? — Хаджинур повел биноклем. — Мазут собственной рожей! Клянусь! В лодке…

— Что за лодка? — вскинулся Кадыров.

— Летняя. С двумя моторами.

— Миша! — взмолился Кадыров. — Только не упусти! Хаджинур! — Кадыров сорвал с себя куртку, бросил на палубу. — Я размажу его по стене за Сережу! Только б не упустить!

Мазуту на вид было лет тридцать пять. Браконьер был длиннорук, ловок, с копной жестких черных волос и чуть сваленным набок носом. На нем был изрядно потрепанный армейский бушлат, старую шапку-ушанку он держал в руке. Браконьер и не пытался бежать.

Старик Керим стоял рядом, у деревянного помещения с надписью над входом — «Госзаповедник. Застава „Осыпной“.

Старик-прокаженный был высокого роста, худой, со старческой безысходностью в глазах. Он молча поздоровался, но с места не сдвинулся.

Саматов сделал несколько шагов к помещению, но какой-то шум позади заставил его обернуться.

За его спиной Кадыров и Хаджинур в одну секунду опрокинули браконьера на землю и с остервенением, молча стали избивать его.

— Назад! — Тура бросился между ними, с силой отшвырнул обоих.

Старик-прокаженный смотрел на происходившее отрешенно, Миша Русаков — со стыдом и любопытством.

Драка прекратилась так же мгновенно, как и началась.

Контора заповедника, которую Тура выбрал для разговора с Мазутом, представляла собой запущенное небольшое помещение. Половину его занимал грубо сколоченный стол с двумя длинными лавками. Больше в помещении ничего не было.

Хаджинур и Кадыров были тоже здесь.

Лицо браконьера заплыло пока еще только розоватым пятном. Кадыров и Хаджинур сидели, не глядя по сторонам. Мазут достал сигарету, он делал вид, что ничего не случилось.

Тура достал лист бумаги, протянул ему.

— Можете написать о том, что произошло. Я — свидетель.

— Нет! — Мазут покачал головой. — У нас свои дела!

Тура обернулся к Хаджинуру и Кадырову.

— Это безобразие!

— А стрелять в рыбоинспектора — не безобразие? Убить человека! Сирот оставить!… — жутко закричал вдруг Кадыров. — Мы ведь с ними как? «Обнаружив факт нарушения правил… — он кого-то копировал. — „Я, рыбоинспектор такой-то…“ Будто он стоит передо мной — руки по швам! А они ведь стреляют! И не думают „представляться“! У-у, гад! На Осыпной приплыл! Думал, не найдут!

— От кого я должен скрываться?! — Мазут, за неимением платка, вытер окровавленное лицо меховой опушкой ушанки. — От тебя?!

— Оделся по погоде, тварь?! — Кадыров готов был снова броситься на него и едва сдерживался. — А когда в Пухова стрелял, тоже в этом был?

— Мне в Рыжего нечего было стрелять! Пухов мне первый друг был…

— Выходит, он к тебе шел в ту ночь?

— Может быть…

У Мазута погасла сигарета, он вытащил спички.

— Припекло! — не отставал Кадыров. — Лодка и та полна окурков! Смотри, спалишь!.. Опять без лодки будешь!

— Если ты не спалишь! — Мазут деланно рассмеялся, чиркнул спичкой. Лицо его пылало. — Никто не спалит!..

— Бесхозные орудия лова разрешено уничтожать!

Тура прервал их, спросил Касумова:

— Где ты был ночью три дня назад? Хаджинур, записывай…

Касумов сказал:

— Не знаю. Забыл. Кто убил Пухова, тоже не знаю.

Хаджинур записал, протянул бумагу Касумову.

— Теперь распишись, — сказал Тура.

— Расписался.