След крови. Шесть историй о Бошелене и Корбале Броше

Стоявшая перед ним женщина была облачена в покрытые белой эмалью доспехи и белый плащ, расшитый золотым шелком. Лицом она напоминала мраморную статую, изваянную неким одержимым идеей совершенства скульптором, вплоть до бледной пудры на щеках и по обе стороны от изящного, слегка вздернутого носа. Из-за блестевшей на губах красной краски казалось, будто она только что выпила флакон крови. Взгляд ее голубых глаз, холодных и надменных, был полон презрения.

— Ты шляешься без дела, гражданин.

— Собственно говоря, я колеблюсь.

Она моргнула и нахмурилась:

— А есть разница?

— Конечно, — ответил Эмансипор; он подумал было объяснить, в чем эта разница заключается, но решил, что не стоит.

— Что ж, — наконец промолвила она, — колеблющихся у нас тоже не любят.

— Тогда я пошел.

— Погоди. Скажи сперва: куда именно? Судя по акценту, ты чужеземец — и не пытайся отрицать! А чужеземцы внушают нам беспокойство. Они разносят вредные идеи. Мне нужно знать о тебе все, начиная с цели твоего прибытия в город Диво. Ну, говори же!

Ее тирада привлекла внимание зевак, которые с неприкрытым подозрением уставились на Эмансипора, ожидая его ответа.

На сморщенном лбу Риза выступил пот. На эти проклятые вопросы следовало бы отвечать Бошелену. Или, что еще веселее, Корбалу Брошу — с его пустыми глазами-бусинками и безмятежной улыбкой на отвисших губах. На слугу вдруг снизошло вдохновение, и он устремил остекленевший взгляд на разозленную женщину:

— Кто ты? У меня голова раскалывается. Где мы?

Незнакомка нахмурилась еще сильнее:

— Вопросы здесь задаю я.

— Что стряслось? — спросил Эмансипор. — Я очнулся за воротами. Кажется, я… я работал. Да, работал вместе с командой, расчищал сточную канаву. Мы наткнулись на тот большой камень, хотели его сдвинуть… я поднатужился изо всех сил… А потом — страшная боль! У меня в голове! Ничего не помню! Во имя Госпожи, я даже не знаю, кто я такой!

Из толпы послышался сочувственный вздох, а затем чей-то голос:

— Он святой!

— Тебя провозгласил святым рыцарь Здравия? — спросила женщина.

— Э-э-э… вряд ли. Не помню. Может быть. Какой сегодня день?

— День святого Эбара, о избранный! — ответил кто-то из толпы.

— Семь месяцев прошло! — воскликнул Эмансипор и тут же обругал себя. Слишком долго. И о чем он только думал?

— Семь месяцев? — Рыцарь Здравия шагнула к нему. — Семь месяцев, говоришь?

— Д-да… кажется… — запинаясь, пробормотал Эмансипор. — Какой сейчас год?

Идиот! Только еще хуже сделал!

— Второй год правления короля Макротуса.

— Макротуса?! — воскликнул слуга. И приказал себе: «Хватит нести чушь, дурак! Немедленно заткнись!»

На него снова снизошло вдохновение. Закатив глаза, Эмансипор со стоном рухнул на булыжники. Из толпы послышались крики, несколько человек подошли ближе.

До него доносились голоса:

— Так это и впрямь он?

— Самый Первый Святой достославного труда? Он ведь сказал — семь лет? Я сам слышал. Семь!

— Первый Святой — миф! — рявкнула рыцарь Здравия. — В смысле, мы искали-искали, но так и не нашли его или ее. К тому же этот человек — чужеземец. Первый Святой никак не может быть чужеземцем.

— Но, благословенная рыцарь Здравия, — настаивал кто-то, — все сходится! Первый Святой, предвестник грядущего! В «Королевских пророчествах» говорится…

— Я не хуже тебя знаю «Королевские пророчества», гражданин! — огрызнулась женщина. — Осторожнее, а то я решу, что ты громко споришь в общественном месте!

Со стороны послышался другой зычный голос:

— Что тут происходит?

— Ах, это вы, Инветт Отврат, — с некоторым облегчением ответила женщина. — Тут возник небольшой инцидент. Будьте так любезны, помогите нам разобраться.

— Инцидент? — Мужской голос приблизился. — Инциденты у нас не одобряются, Сторкуль Очист. Даже рыцарю Здравия низшего ранга вроде вас следует это знать.

— Я стараюсь блюсти единообразие при любой возможности, о Чистейший из паладинов.

— Как вам и следует поступать — и упаси Госпожа, если ваши действия хоть в чем-то подтвердят вашу исключительность! Вы ведь не считаете себя исключительной, Сторкуль Очист?

— Нет, конечно, — еле слышно ответила она. — Моя врожденная посредственность безупречна, о Чистейший. В этом я могу вас заверить.

— Что тут происходит? Кто этот бесчувственный человек?

— Первый Святой, о Чистейший паладин Здравия! — пояснил все тот же настойчивый горожанин. — Лишенный памяти последние семь лет!

— Тогда почему он ныне пребывает без сознания?

— Он подвергся допросу со стороны рыцаря Здравия. Для него это стало… неслыханным потрясением. Слава Госпоже, что вы появились!

Несчастная Сторкуль Очист не пыталась ни возразить, ни опровергнуть слова горожанина, и лежавший у ее ног Эмансипор Риз, признаться, сперва ей даже посочувствовал, но в конце концов решил: ничего, пусть получает по заслугам. Открыв глаза — что тут же заметили остальные, — он уставился на Сторкуль Очист, а потом, застонав, вновь провалился в притворное забытье.

— Опять она за свое! — судорожно вздохнув, проговорил все тот же горожанин.

— Покиньте нас, Сторкуль Очист, — приказал Инветт Отврат, — и ждите рыцарского суда в Дневном храме Здравия.