След лисицы на камнях

Из хозяина деревни Григорий Возняк превратится в шута.

Он съежился, скрючился, пытаясь уменьшиться. Затем резко вскочил, схватил с вешалки куртку и набросил на плечи, не в силах отделаться от стыдного ощущения, будто он совершенно голый стоит среди толпы одетых людей.

В минуту просветления Григорий попытался мыслить разумно. Как они узнали, эти столичные сыщики? Что предпринять? Подкупить их? Умолять Красильщикова, чтобы убедил их молчать? Однако всякая рассудочная деятельность оказывалась парализована, стоило Григорию представить, что все откроется.

Комната плыла, предметы то таяли, то вновь обозначали себя в пространстве, но в неуловимо изменившемся виде, и это было даже хуже, чем их полное исчезновение. Они тоже глумились над ним. Он схватил тетрадный лист и ручку, силясь заставить себя написать план действий и тем самым упорядочить невообразимый хаос, разъедавший его ум и душу. Конвульсивно стиснутые пальцы выцарапывали на бумаге одну лишь абракадабру. Он был словно во сне: бежал – и не мог двинуться с места; придумывал одну идею спасения за другой, но они оборачивались галиматьей. Рушился, пропадал его мир, и уже преждевременно пах гнилью и тлением.

«Они ведь и про Петра расскажут», – прорезался чей-то пронзительный голос в его измученной голове.

Сумбурные мысли Возняка приняли новое направление.

Расскажут про Петра… Верка подтвердит… Она видела, как он поджигал… Тогда что же – тюрьма? Петька пойдет в тюрьму за убийство брата?

Возняк от ужаса громко клацнул зубами. Мертвые звери со стен глядели на него с ехидством: что, Григорий, прикончил ты нас? Теперь тебя убьют. Ни в берлоге не спрячешься, ни в норе.

А если сказать, что сам поджег? Что Петьки в помине рядом не было?

Нет, Верка не даст соврать. Да и Петр слишком глуп, чтобы держаться этой версии.

Суд, тюрьма, посмешище.

Петьке конец.

Жизни конец.

В отчаянии он молча воззвал к покойной жене: «Помоги!» Но Анна не приходила. Григорий пытался вызвать в памяти хотя бы крыльцо, и женщину в вечерних лучах, и курочка сидит у нее на руках, точно котенок, а пальцы жены задумчиво перебирают рыжие перышки на птичьей спине. Но кто-то вторгался в его воспоминания, переписывая их, и крыльцо лизали языки пламени, а за крыльцом огонь перекидывался на избу, и вот уже все горело, а среди пожара ходила страшная рыжая курица с пылающей головой. «Зачем, Гриша, ты не дал жить моему мальчику?»

Хохот, крики, треск огня, бабьи выкрики: «Гляньте, гляньте-ка на него!», – и он посреди шумящей толпы, огрызающийся, точно загнанный зверь.

На дом опустились сумерки. Григорий, погруженный в кошмар наяву, не услышал скрипа двери и не заметил, как за его спиной выросла темная фигура.

Глава 7

* * *

Сергей Бабкин проснулся рано утром от неясных звуков. Было тихо; он постоял, прислушиваясь, но не смог понять, что его разбудило. Обуваться не стал: босиком вышел из комнаты и заглянул к Макару. Илюшин спал.

По ступенькам вниз, наискосок через залу, где в витражных мозаичных окнах уже вызревает теплый свет, по длинному коридору с окованными сундуками, выстроившимися вдоль стены друг за другом, как вагончики. Он присел перед средним, поднял крышку. Внутри оказались выглаженные комплекты постельного белья. А он-то думал, что сундуки – нечто вроде театрального реквизита… Зная Красильщикова, следовало понять: все вещи в доме используются по назначению.

До него донеслись негромкие голоса. Дальняя дверь была приоткрыта. Крадучись, Сергей дошел до нее. При желании он мог двигаться совершенно беззвучно. Ни одна половица не скрипнула под ним.

В комнате кто-то возился и шуршал одеялом.

– Из тюрьмы будешь меня ждать, красавица моя? – раздался голос Красильщикова.

– Что ты хочешь, чтобы я тебе ответила?

Бабкин вздрогнул. Маркелова!

– Неправду, – засмеялся тот.

– Буду, – со смешком отозвалась Татьяна.

– Иди сюда! Лгунья моя…

Сергей отступил на шаг.

– Подожди, сквозняком открыло.

Когда Красильщиков подошел к двери, за ней никого не было.

«Как мы и предполагали, – сказал себе Бабкин, поднимаясь по лестнице. – Ясно, отчего Маркелова так старательно его выгораживала. Могла и убить, запросто… Ведьма!»

В своей спальне Красильщиков с сожалением посмотрел на часы и погладил женщину по загорелому плечу.

– Танюша, тебе пора…

– Гонишь меня? – Татьяна перехватила его руку и в шутку прикусила белыми зубами. – За репутацию боишься?

– За тебя боюсь. – Андрей встал, начал одеваться. – Если мои пинкертоны тебя заметят, внесут в черный список. Там все, у кого были причины ненавидеть Бакшаеву.

Маркелова прищурилась:

– Думаешь, я из-за тебя могла бы убить человека?

Он порывисто обернулся, взял ее руку, прижался губами к узкой ладони.

– Знаю, что не могла. Просто хочу уберечь тебя от неприятных расспросов.

– Уверен?

– Представь себе, абсолютно. – Он с улыбкой посмотрел на нее. – Будь ты убийцей, мы бы с тобой, наверное, не смогли быть…

Он осекся, почувствовав, что говорит не то.

Татьяна рассмеялась: