След лисицы на камнях

– Нет, не все, и ты об этом знаешь. Мы не опросили жителей Уржихи, а там могут найтись свидетели. Мы не связались с Петром, не установили за ним слежку, хотя есть вероятность, что Бакшаева испугалась и вернулась к нему. В конце концов, ответ на запрос до сих пор не пришел…

– Какой запрос?

Бабкин раздраженно мотнул головой.

– И Красильщиков просит тебя о том же, – настойчиво продолжал он. – Ты не можешь даже оправдаться тем, что оставляешь клиента удовлетворенным.

– Звучит не очень, – заметил Макар.

Сергей не заметил иронии.

– Может, я чего-то не знаю? Или ты боишься, что я очумею рядом с Маркеловой? Забуду дом, семью, жену и деток?

– У тебя нет деток.

– Вот видишь! Уже слабею памятью.

– Хорошо, убедил. – Илюшин раздраженно отпихнул вьющегося под ногами кота. – Но давай хотя бы поставим себе разумные сроки! Ты же понимаешь, мы можем крутить это колесо вхолостую много дней.

Бабкин задумался, подсчитывая.

– Неделя, – сказал он наконец. – За это время или появятся новые зацепки, или окончательно станет ясно, что дело тухлое.

Илюшин молча кивнул. Они вернулись в комнату, где ждал взволнованный Красильщиков.

– Мы работаем по вашему делу дальше, Андрей Михайлович, – сказал Макар и заставил себя улыбнуться в ответ на обрадованную улыбку Красильщикова.

Чуть позже, когда они намечали план действий, он заметил на себе пристальный взгляд Бабкина.

– Ну что? – спросил Макар.

– Ты мне так и не сказал.

– Что?

– Почему ты хочешь отсюда сбежать.

– Не сбежать!.. – запротестовал Илюшин.

– Правда? А как еще это называется? Я тебя разве что за уши не держу, чтобы ты не слинял. Это из-за твоей тети? Травма юности?

Илюшин поднял на Бабкина неприязненный взгляд.

– Травма юности к делу не относится. Камышовка твоя мне ненавистна, и оставаться тут я не желаю!

– Камышовка моя – отличное место, – возразил Бабкин, тоже начиная злиться. – Родная русская деревня! Даже алкашей – не сто процентов жителей, а всего сорок. Я бы тут запросто годик провел! А ты нос воротишь, и без всякой причины.

– Знаешь, что такое твоя русская деревня? – холодно сказал Макар. – Приехал сюда мужик, хороший мужик, умный, ответственный. Восстановил редкий дом музейной ценности и заодно начал помогать всем вокруг. Жизнь потихоньку стала возрождаться. И чем у него все закончилось? Я тебе скажу! Сумой и тюрьмой. По старинной русской традиции.

– А деревня здесь при чем? – помрачнев, спросил Бабкин.

– Ни при чем? – удивился Илюшин.

И вышел.

Сергей молча приблизился к окну и ткнул кулаком в подоконник. Спохватился, присел на корточки, но трещины, слава богу, не было. Не хватало еще своими руками разрушить здесь что-нибудь.

Внутри него ворочалось громоздкое, не оформленное словами, – да что там словами! – даже в подобие мыслей не переводимое ощущение огромной убежденности в неправоте Илюшина. «При чем здесь деревня? Ни при чем здесь деревня!» – яростно бормотал он, борясь с желанием догнать Макара и выложить ему этот довод. «При чем здесь деревня? Ни при чем!» Но он понимал, что с таким уровнем аргументации Илюшина не переспорить.

* * *

Григорий, заходя в дом, споткнулся на крыльце. Это случалось с ним прежде лишь однажды: за неделю до смерти жены. Он встал как вкопанный, тупо глядя на ступеньку, словно надеясь в трещинах и потеках краски разглядеть ответ. Постоял, качаясь, и шагнул в сени.

Привычные с детства комнаты казались чужими. Он не сразу сообразил, с какой стороны рукомойник. Комната плыла, пахла дурным запахом. «Вся деревня будет в курсе…»

Вода из чайника, которую он бросился жадно хлебать, точно горячечный больной, имела гнилостный привкус, хотя он сам набирал свежую воду из колодца только вчера. Григорий принюхался. Гнилью воняло все: и стол, и вода, и шкаф… Он поднес к носу собственную руку и отдернул: сильнее всего пах он сам.

Больше смерти, сильнее увечья он всю жизнь боялся осмеяния. И вот оказался в шаге от него. Его бросят на поругание тем самым людям, которых он презирает. Этого еще не произошло, но случится. Сыщики не будут хранить его тайну.

Никто не станет задавать вопрос, что было не так с женой Григория, как он спрашивал самого себя долгие годы; никто не станет вспоминать ее, пытаясь осознать, какой душевный изъян заставил Анну предпочесть убогого слизняка собственному мужу. Зоотехник! Нет: все станут говорить, что причина в Возняке. «От хорошего мужа жена гулять не станет!»

Григорий обхватил голову руками. Он сжимал ее, словно пытаясь выдавить оттуда змейки чужих шепотков, но они извивались, свивая гнездо.

При мысли о том, какие объяснения будут найдены измене, Григорий побелел. Нет такой похабщины, которую постеснялись бы высказать вслух его односельчане.

И Петр не избегнет этой пытки. Даже после смерти отца ему нельзя будет появиться в Камышовке без того, чтобы кто-нибудь из старух, скаля зубы ему в лицо, не поинтересовался: точно ли его папаша – Гришка Возняк? Может, кто из Уржихи? А то вообще приблудный, городской!

И хохот! Едкие смешочки, улыбочки, гнусные подмигивания, сплетни за спиной, едва он отвернется.