След на кабаньей тропе

Приземистый домишко, потемневший от дождя и снега, с волоковыми окнами и покатой крышей из плотно уложенной и местами потрескавшейся дранки. Рядом с домом покосившийся от времени дощатый сарай, колодец и покрытая мхом и плесенью трухлявая изгородь, обрамлявшая несколько перекопанных грядок с овощами. Чуть подальше между деревьями лежали сложенные в поленнице березовые дрова, тут же стоял небольшой стог, видимо, еще прошлогоднего сена.

Когда Зверев и его спутники подошли к домику, то увидели сидевшего возле него сухопарого мужичка с глубоким шрамом на правой щеке.

На вид Арсению Тарасовичу Борисенко было где-то от пятидесяти до пятидесяти пяти; густая и окладистая темная бородка с проседью, кустистые брови, впалые глаза. Увидев гостей, местный егерь помахал племяннице рукой, в которой держал дымящуюся «козью ножку», после чего, не вставая со скамейки, кивком поприветствовал остальных.

– Ну что, Колька, – обратился к Ломтеву пожилой егерь. – Это, что ли, милиционеры, которым нужно про Русака рассказать?

– Они, – подтвердил Николай и пожал егерю руку.

– А кто это – «русак»? – пригнувшись к Звереву, прошептал тому на ухо Веня, но егерь его услышал.

– Кто такой Русак? Да был тут один такой, – прокряхтел Тарасыч и огляделся по сторонам. – Он вот тут все в свое время и отстроил.

Веня, уверенный до этого в том, что егерь его не услышит, удивился и прикусил губу. Тарасыч тем временем степенно продолжил:

– Я ведь, сынок, тут не самый сторожил. Был тут до меня другой егерь. Звался он Захар Семенович Русаев, только мы все звали его дядька Русак. Он тут все построил, он тут охотничьим хозяйством ведал ровно до тех пор, как беда у него большая случилась.

– Что за беда? – поинтересовался Зверев.

– Мальчонка у него сгинул, а впрочем… Раз вы из-за этого в такую даль ехали, пошли в дом, а там я вам все по порядку и поведаю. Как да что тут в свое время случилось.

д. Кашу́тино, Псковская обл., октябрь 1943-го.

Ночью прошел дождь, но не сырость и промозглый ветер загнали жителей деревни в дома. Людей охватил лютый страх.

О том, что к Кашутину подъезжают два тентованных грузовика «Opel Blitz» и три мотоцикла «Zundapp» с немецкими солдатами, с установленными на них пулеметами, жителям Кашутина сообщил Демка Душков. Однорукий пожилой мужичонка – местный почтальон зачем-то поутру поехал на своей сивой лошаденке в соседнюю деревню. Неспешно взобравшись на ветхой кляче на Каткину гору, Демка издалека увидел движущуюся к деревне колонну и тут же повернул обратно.

Ворвавшись в деревню самым резвым аллюром, на который была способна Демкина коняга, однорукий почтальон орал и крыл по матери всех, кто попадался у него на пути. Наконец Демка остановился, потому что дорогу ему преградили несколько тощих коров и ведущие их на выгул местные ребятишки и бабы. Демка остановился, снова грязно выругался, соскочил с лошади и наконец-то перевел дух.

– Чего летишь как оголтелый? – заорала на мужика Валька Сидоркина, хозяйка рыжебокой коровенки, которую Демка чуть было не сбил с ног своей престарелой конягой.

– Немцы! – произнес лишь одно слово Демка, ухватил лошадку под уздцы и потащил к своей хате.

Услышав страшную новость, Валька выругалась. Все остальные бабы тоже подняли ор, и буквально за несколько минут все улицы деревни опустели.

Несчастные коровы, коих осталось в деревне не так уж и много, разумеется, не сразу поняли, зачем и почему их ведут обратно, и тоже заголосили. Тем не менее они нехотя подчинились требованиям хозяек и вскоре были заперты в своих загаженных стойлах. Коровам, понятное дело, никто ничего объяснять не стал, что же касается жителей, то все они прекрасно знали, что прибытие военного грузовика и мотоциклистов в черных одежах ничего хорошего жителям Кашутина не сулит. Причина была в том, что накануне в окрестностях Дунькиного Яра местные партизаны, возглавляемые бывшим председателем местного сельсовета Борисом Демьяновичем Ростовым, напали на немецкий обоз с продовольствием, забрали всю провизию и убили при этом трех солдат вермахта и двух полицаев. Практически все жители Кашутина в душе радовались тому, что хоть кто-то показал немчуре, что здесь никто не собирается лизать им пятки, однако то, что последует за этим, пугало многих.

Не меньше других это пугало и Марию Алешину, урожденную Русаеву, мать троих детей, а также жену бывшего секретаря райкома коммуниста Ивана Алешина, ушедшего в первые же дни войны на фронт и погибшего при обороне Минска.

Степка смотрел на въезжающих в город чужаков через приоткрытое окно, слегка отодвинув штору. Когда колонна остановилась возле здания бывшего сельсовета, из одного грузовика выпрыгнула дюжина мужчин с винтовками и немецкими автоматами. Большинство пришлых были одеты как гражданские – в пиджаках, кепках и шляпах, лишь трое или четверо были облачены в непривычную серо-зеленую форму. У каждого из незваных гостей на правой руке красовалась красно-черная повязка.

– Эстонцы! – процедила сквозь зубы стоявшая за спиной Степки мать. – Твари паскудные! Эти хуже немцев!