Наконец, после взрывающейся ночи с ее барабанным боем, огнями костров, вспышками сигнальных ракет, над затененной площадью поднялся рассвет. Через час центр бывшей лагуны и окружающие его улицы замерли в молчании, только отдаленный шум кондиционеров на пароходе напоминал Керансу, что он не один. Каким-то чудом он вынес предыдущий день, выжил, сидя на солнцепеке, в невыносимой жаре, защищенный только плащом из водорослей, спадающих с короны. Как выброшенный на берег Нептун, он смотрел из своего растительного шатра на ковер солнечного бриллиантового света, покрывший кости и гниющие отбросы. Однажды он услышал, что на палубе корабля открыли люк, и догадался, что капитан вышел из своей каюты, чтобы взглянуть на него. Через несколько минут на Керанса опрокинули ведро ледяной воды. Он лихорадочно хватал холодные капли, падавшие с водорослей в рот, как замерзшие жемчужины. Немедленно вслед за этим он впал в глубокое оцепенение, очнувшись только в сумерки, когда веселье началось вновь.
Капитан, подойдя к нему и критически осмотрев его, со странным выражением жалости пробормотал:
— Керанс, вы еще живы, как это вам удалось?
Это замечание поддерживало Керанса весь следующий день, когда полог полудня лежал на площади полосами нестерпимо яркого солнца, как пласты параллельных вселенных, сплавившихся в единое целое под действием невыносимой жары. Воздух обжигал его кожу как огнем. Он равнодушно смотрел на мраморные статуи и думал о Хардмане, двигавшемся сквозь столбы света на своем пути к солнцу и исчезнувшем среди сверкающего пепла. Та же сила, которая спасла тогда лейтенанта, проявила себя теперь и в Керансе, каким-то непостижимым путем преобразовав его метаболизм так, что он смог выдержать эту жару. За ним по-прежнему наблюдали с палубы. Однажды большая, трех футов длины, саламандра выползла из костей перед ним, и ее огромные зубы, похожие на обломок обсидиана, щелкнули, когда она почуяла запах человека; с палубы прогремел выстрел, и ящерица превратилась в окровавленную массу у его ног.
Как рептилии, неподвижно сидящие в солнечном свете, он терпеливо ждал конца дня.
И вновь Стренджмен, обнаружив его истощенным и оцепеневшим, но, несомненно, живым, казался пораженным. Нервная гримаса исказила его рот, он раздраженно взглянул на Великого Цезаря и экипаж, окруживший трон при свете факелов. Люди были не менее поражены, чем сам капитан.
Когда Стренджмен закричал, приказывая принести барабаны, его приказ на этот раз был выполнен значительно менее быстро.
Решив окончательно покончить с неожиданно возникшим влиянием Керанса на экипаж, Стренджмен разрешил доставить с корабля еще две бочки рома. Он хотел усыпить бессознательный страх своих людей перед биологом-Нептуном и морем, которое он символизировал и которое ему покровительствовало. Вскоре площадь заполнилась шумными матросами, которые то и дело подносили к губам бутылки и фляжки с ромом и неуклюже плясали под звуки барабанов. В сопровождении Адмирала Стренджмен передвигался от одной группы к другой, побуждая их на еще большие беспутства. Великий Цезарь надел себе на голову аллигатора и кружился посреди площади в сопровождении пляшущих моряков.
Устало Керанс ожидал развязки. По приказу Стренджмена трон был снят с помоста и установлен на телеге. Доктор биологии расслабившись лежал на его спинке, глядя на темные фасады зданий, пока Великий Цезарь нагромождал у его ног кости и сухие водоросли. Приблизилась пьяная процессия. Моряки ухватились за телегу и потащили ее вдоль площади, опрокидывая статуи, оказавшиеся у них на пути. Сопровождаемые криками и приказами капитана и Адмирала, которые бежали за телегой, безуспешно пытаясь выровнять ее ход, они, все ускоряя свой бег, свернули на улицу. Телега накренилась и сбила ржавый фонарный столб. Колотя своими огромными кулаками по головам, Великий Цезарь пробился к оглоблям и замедлил ее движение.
Теперь Керанс сидел на качающемся троне высоко над их головами, и прохладный воздух медленно оживлял его. Он с бессознательной отчужденностью смотрел на церемонию под ним, чувствуя, что его везут по осушенным улицам бывшей лагуны, как если бы он действительно был похищенным Нептуном, которого против его воли заставляли освящать эти районы затонувшего города, оторванные у морской стихии Стренджменом.
Постепенно, по мере того как усталость отрезвляла головы моряков и заставляла перейти на шаг, люди между оглоблями начали петь что-то, звучавшее, как старый гаитянский религиозный гимн: проникновенная напевная мелодия, словно оплакивавшая кого-то, подчеркивала их истинное отношение к Керансу. Пытаясь достичь какой-то своей непонятной цели, Стренджмен начал что-то выкрикивать и стрелять из пистолета, заставляя процессию все время менять направление; когда же они проходили мимо планетария, Великий Цезарь взобрался на телегу и, одной рукой вцепившись в трон, как огромная обезьяна, другой сорвал с себя голову аллигатора и надвинул ее на Керанса по самые плечи.