След Первого Енота

Кит посмотрел на дрожащего в клетке Титуса, беспомощного перед гигантской рептилией. Такого же беспомощного, какой была собственная Китова матушка перед настигшей ее стаей гончих.

– Я мог бы тебя отпустить… – произнес Кит, – если ты признаешь, что Кость Согласия дарует Диким право жить в этом переулке отныне и навсегда. И поклянешься перед писцами, что Безблохие позволят нам жить здесь в мире. Сделай это, и я попрошу Гейл не есть тебя.

Титус заскулил, но кивнул.

Гейл пожала плечами:

– Все равно я сыта.

Мартин выступил вперед, держа наготове перо и бересту.

– Писцы готовы, – объявил он, и Титус просунул дрожащую лапу сквозь прутья клетки и приложил ее, смоченную чернилами, к новому соглашению о мире между Безблохими и всеми мохнатыми и пернатыми, крылатыми и когтистыми семействами, выбравшими звать Вывихнутый переулок своим домом, с этого момента и до тех пор, пока последний лунный луч не коснется этого мира.

– Вшивая, блохами траченная выгребная яма, – бормотал Титус, ставя свою отметку. – Подавитесь. А теперь выпустите меня из клетки!

Кит словно не услышал. Пусть Люди сами вызволяют своих питомцев, решил он. Может, это научит их тщательнее следить за тем, где они расставляют свои капканы.

– Кит, не окажешь честь? – спросил Мартин, протягивая чернила ему.

Кит окунул лапу и, подобно Азбану, Первому Еноту, прижал ее к бересте, скрепляя сделку от имени всех Диких. Толпа разразилась приветственными кличами. Они подняли его, Эйни и дядю Рика на спины и прошли с ними парадом по разрушенному боями Вывихнутому переулку.

– А меня-то чего славить? – недоумевал дядя Рик. – Я ж историк. Историков не носят на спинах. Поставьте меня на землю!

Звери смеялись, и никто не обращал внимания на Титуса в его клетке.

– Выпустите меня! – орал он. – Эй!

Обитатели Вывихнутого переулка были побиты и окровавлены, но смеялись и распевали кто как умел, ухая, воя, хлопая, свистя на все голоса.

– Что теперь? – удивлялся Кит, когда они поставили его наземь.

Казалось, каждое существо под Рассеченным Небом хочет пожать ему лапу.

– Воробьи хотят взять у тебя интервью, – сказала ему Эйни. – А братья Чернохвосты тебя не простят. И кто знает, что выдумает Титус в следующий раз. Его высекли, но, готова спорить, он не побежден.

– То есть ничего не кончилось, да? – вздохнул Кит.

– Единственное, что по-настоящему кончается, это радуга и летний сон, – ответила Эйни.

– А что мы будем делать, если они вернутся? – задумался Кит. – Что, если они снова пренебрегут нашей сделкой?

– Нам не нужно их разрешение, чтобы жить здесь, – напомнила ему Эйни. – Мы Дикие. И мы стоим на своем. Вместе.

– Ага, – согласился Кит. – Стоим.

Глава тридцатая Дикая жизнь

В Вывихнутый переулок вернулась привычная суматоха. Ансель и Отис отчистили свою пекарню, починили стойку и приволокли новые крышки от помойных баков под столешницы. И снова открылись, чтобы обслуживать голодных зверей, у кого в карманах завалялось несколько лишних зерен на глазированные кукурузные листья и желе в банановых шкурках. В честь Великой Осады Вывихнутого переулка они добавили в меню новый пункт: кисло-сладкое рагу из кошачьей лапы.

Сизый Нед при виде этой строчки в меню выпучил глаза. Отис расхохотался в кухне.

– Да ладно тебе, Нед, – сказал голубю Ан-сель. – Никаких кошачьих лап там нет. Это просто остатки кошачьего корма, который Бешеные Шельмы продают с Помойки.

– Так я и знал, – пробурчал Сизый Нед и вонзил клюв в исходящую паром миску с варевом.

В воздухе посвежело, запахло зимой, и все обитатели переулка изо всех сил старались нагулять жирок, прежде чем настанут постные месяцы. Порой они поглядывали на освещенные окна людских домов и гадали, кто оказался в выигрыше: вольные и дикие паразиты из переулка или жестокие и изнеженные Безблохие, которые проведут зиму в тепле и сытости.

Шин с Флинном снова завели свою игру, на сей раз возле Мусорного рынка, где тусовались Бешеные Шельмы, чтобы при случае иметь защиту. С тех пор как Кит призвал зверей сражаться вместе, братья Чернохвосты опасались, не кинутся ли в следующий раз на них. Играть честно они не собирались, поэтому держались поближе к кулакам.

– Желудь там, арахис тут, не зевай, а то сопрут, – распевал Флинн, хотя это была не лучшая его зазывалка, и желающих поиграть в этот вечер не наблюдалось.

Кроты шли на работу, куры сплетничали, а Энрике Галло трудился у себя в цирюльне.

Среди всего этого Кит чувствовал себя дома.

– Рад видеть тебя, Кит, малыш, – приветствовал его скунс по пути в «Ларканон». Как выяснилось, звали его Бреворт.

Рокс, служивший в «Ларканоне» привратником, в жизни доброго слова не сказал, но когда мимо проходил Кит, он всякий раз поднимал голову и фыркал, что со стороны Рокса было величайшим проявлением пиетета.

– Пи-е-те-та? – переспросил Кит у Эйни, когда та употребила это слово.

– Это как уважение, – пояснила Эйни.

– Так почему не сказать просто «уважение»? – удивился Кит.

– Потому что так скучно, – покачала головой Эйни. – Если бы все говорили только то, что имеют в виду, речь перестала бы быть эффектной.