На что-то еще надеясь, он то притаптывал педаль газа, то пробовал снижать передачу. Напрасно, мотор чихал все чаще, на миг становясь мертвым слитком железа, машина дергалась, как кот, которого помимо его желания волокут куда-то за хвост. И заглохла окончательно. Если верить стрелочке, горючее еще оставалось, но, сколько Мазур ни терзал стартер, мотор не заводился, и он отступился в конце концов, боясь посадить аккумулятор.
Задремавшая было Джен открыла глаза:
— Сломались?
— Ага, — сказал Мазур без особого раздражения. — Ну да нам не привыкать… Выйди, пожалуйста. Кабину придется поднимать…
Он предварительно обшарил все в поисках инструментов— но из таковых обнаружил лишь обшарпанный гаечный ключ двенадцать на четырнадцать, обломанный на конце напильник и огромный штопор с деревянной ручкой. Его нож сгодился бы в качестве ножниц по металлу и отвертки, но вот гайки отворачивать приспособлен не был — спецназовские инструменты не годятся, чтобы чинить какие бы то ни было агрегаты, ибо приспособлены для прямо противоположных действий…
Проводка вроде в порядке, свечи исправно давали искру. У него давно уже зародились подозрения, что засорился жиклер, — но карбюратор голыми руками не снять…
Опустив кабину на место и пнув совершенно неповинную в аварии покрышку, Мазур залез в кузов, где сидела Джен, вытер о брезент испачканные руки — двигатель не протирали лет сто — и устало сообщил, усевшись рядом:
— Пациент скорее мертв, чем жив.
— Так серьезно поломались?
— Может, и не особенно, — сказал он. — Но инструментов нет никаких, бесполезно… Тебя, случайно, не учили чинить автомобильные двигатели без инструментов?
— Нас их вообще чинить не учили.
— Америка… — проворчал Мазур. — В общем, вариантов у нас немного. Или оставаться, или идти… Оставаться совершенно бессмысленно — попутных машин ждать нечего, а вот погоню дождаться можно запросто.
— А если идти, то куда?
— Подержи фонарик, — сказал он, разворачивая карту. — Возьми процессор, квадратную клавишу слева нажми… Ага. Мы примерно вот здесь. Условно говоря. С допуском примерно километр-полтора для любого направления — техника наша столь ювелирно не работает и не привыкла каждую елку считать, дает лишь азимуты и общее приближение…
— Что ты задумал?
— А?
— Я тебя уже начала понимать, ты знаешь, — сказала Джен, — как только ты принимаешься болтать сам с собой, совершенно ненужные подробности нанизывать — значит, уже определил для себя какую-то идею и просчитываешь ее мысленно…
— Да?
— Точно тебе говорю. Успела поневоле изучить, как надоевшего супруга…
— Насчет супруга — это здорово, — сказал он задумчиво. — Мне этот намек нравится, в нем при некоторой игривости мыслей можно и усмотреть… — спохватился, хмыкнул. — Черт, и верно. Идея нехитрая — здесь, в радиусе десяти километров, обозначены сразу три деревеньки. Причем одна совсем близко. А деревня, как выражались в старину господа ландскнехты, все равно, что полнехонькая свинья-копилка. Там и мотоцикл можно украсть, и переночевать под крышей. Конечно, если туда дошли слухи о садистах-дезертирах… Нет, сомнительно. Во-первых, мы слишком далеко забрались, и не могут же наши «друзья» резать по человеку поблизости от каждой деревни, даже от них такого вряд ли дождешься… Во-вторых, мы ничуть дезертиров не напоминаем. В-третьих…
— Да ладно, — сказала Джен. — Я же говорю, начала тебя понимать, и еще как… Спроси прямо: дойду я или нет. Я дойду. Из кожи вылезу. Только ты иди погуляй, пожалуйста, мне тампон сменить надо.
Мазур угрюмо полез из кузова.
Приемник он держал включенным — батареек осталось изрядно — и за предусмотрительность был вознагражден примерно минут через сорок, когда они давно уже шагали по дороге. Тот самый «Амыл-4» доложил своему неизвестному шефу, что они благополучно приземлились на территории «точки» и провели детальный опрос ее обитателей, показавший полное неведение последних о каких бы то ни было посторонних визитерах. Вернее, так это выглядело в переводе на литературно-казенный язык — в действительности разъяренный «Амыл» честил последними словами незадачливых вояк, давая им самые неприглядные характеристики. Оказалось (чему Мазур не удивился нисколечко), что и дежурный на «точке» был пьян по причине, надо полагать, последнего воскресенья на этой неделе, плавно перетекающего в первый понедельник следующей.