След «Семи Звезд»

Она подошла к нему со спины и обняла. По тому, что не возразила, поэт понял: мысль о побеге для нее не была нова и неприемлема.

– Что я? Мне ничего не сделается. Кто я для Шувалова? Так, тля. Вернусь к своим фолиантам, летописям, переводам. И… стихам… Кстати…

Он взял со стола тетрадь (ту, вторую).

– Хочу подарить тебе на память… Такие вирши, конечно, негоже читать добропорядочным девицам…

– Где ты тут видишь добропорядочных? – подбоченилась девушка, бесстыдно выставив напоказ все свои прелести.

– Вот-вот… – улыбнулся Барков печально. – Здесь описано все, что нам пришлось пережить… И еще кое-что… Ты уж сохрани…

– Но мы же не собираемся расставаться прямо сейчас, а? – шаловливая ручка нашла любимую девичью игрушку. – У нас еще ведь есть чуток времени?..

– Берегите ее, барон, – протянул на прощанье руку офицеру и кивнул на карету, где за решетчатым стеклом виднелся профиль Брюнетты.

– Иероним, – ответил тот крепким мужским рукопожатием.

– Тогда лучше по-нашему: Ерема.

Оба рассмеялись коротким, невеселым смехом расставания.

– Вы уж меня простите, господин копиист…

– Иван.

– Gut, но тогда тоже по-нашему, Иоганн. Простите меня…

Пристав замялся.

– За то, что вы шпионили за мной?

Виноватый кивок.

– По заданию Шувалова?

Еще один.

– Но почему именно вы? Неужели под рукой графа не нашлось никого другого?

– А моя репутация? Самый правдивый человек на Земле! – потешно кривляясь, произнес барон с едким сарказмом. – Представьте, ведь меня по бумагам уже несколько лет нет в России.

Ну да, и Иван вроде бы слыхал, что барон – довольно известная в Петербурге личность – ушел в отставку и вернулся к себе на родину еще года три назад.

– На самом деле мне было поставлено условие: найти старика и его Книгу и привезти их в столицу. Лишь после этого российская граница для меня становилась открытой. Зачем они понадобились Шувалову, ума не приложу. Потом поступило задание найти хоть толику, компрометирующую канцлера.

– Не боитесь, что граф передумает и не захочет вас отпустить? Вы стали опасным свидетелем.

– Я? – удивился немец. – Да кто ж мне поверит, даже вздумай я болтать? Лошадь, привязанная к кресту колокольни? Искры из глаз, способные воспламенить порох? Собака, вывернутая наизнанку?

– Да уж, – не нашелся с ответом поэт.

– И все ж я благодарен Господу за то, что довелось все это пережить, – стал одной ногою на ступеньку кареты барон. – За встречу с вами и…

Кивок в сторону окна с профилем.

– Ах, да! – спохватился Барков. – У меня ведь и для вас есть подарок! Держите!

Протянул нечто большое, покрытое платком.

– Что это? – заинтересовался барон.

– Всего-навсего наш с вами спаситель! – сдернул покрывало Ваня.

Marlbr-rough s'en va-t-en guerre,
Ne sait quand r-reviendr-ra!..

– Благодарю! – расчувствовался бывший вологодский пристав. – Но пускай он лучше достанется ей. Мне и Книги довольно.

– Ладно… – пожал плечами господин копиист. – Вам виднее…

– Ладно… – лицо Приапа стало прежним: серьезным и непроницаемым. – Записке твоей я, разумеется, ходу не дам. Ибо наврано там столько, что за год вилами не разгребешь. Надо же! Люди, выходящие из черных зеркал и как две капли воды схожие с императрицей, великим князем с княгинею… Горазд же ты, братец, огород городить. Небось, как всегда, с пьяных глаз писал?

– Нет, – словно черт дернул Ивана за язык. – Я точно это видел…

– Что-о? – с усмешкой протянул Шувалов. – Что видел-то, Ваня? Гекату эту твою с Плутоном? Или Молоха? Аль еще какое идолище филистимлянское? Еще апостолами и отцами церкви сказано, что боги языческие поганые – суть лишь имя, пустой звук. Выдумка темных людей, истинной веры не знавших. Да и коли были допрежде боги какие, так усохли давно, без жертв и поклонений. В мышей обратились аль в домовых…

Глава Тайной канцелярии добродушно усмехался, глядя на поэта. И теперь уже господин копиист каким-то чудом непонятным прочел мысли желания этого человека – владыки его живота и смерти.

А ведь Шувалов и в самом деле отчего-то не хотел чинить ему зла. Не хотел ни бросать его в подвал, к дыбе и «кобыле», ни ссылать в монастырский застенок, откуда если и выйдешь, то иссохшим стариком годы спустя. «Ну, окстись же, братец, – увещевали глаза Александра Ивановича. – Не понуждай… И без того перед Господом-Иисусом не знаю, как оправдаюсь!»

Ивану вдруг захотелось плакать.

– Ты это, – посуровел граф. – Особо не болтай языком-то про все эти дела. Потому как ежели дойдет до тех, до кого не след, то… сам знаешь… Поношение особ царствующих, да волхования всякие. Хотя, конечно, и не казнят у нас смертью даже душегубцев-воров теперь, только вот ведь какая печаль: сам видишь, похоже новые времена приходят – и как оно там будет, неведомо…

Неопределенно повел плечами.