След сломанного крыла

Я обнаруживаю, что занята тем же. Ведь на самом деле мы действительно незнакомки, хотя и росли в одном доме. Даже несмотря на пережитые испытания, общего у нас немного. Со временем мы научились держать свои секреты при себе, а не делиться ими. Такова наша закалка, что и требуется от правильно воспитанной индийской женщины. С детских лет мы привыкли не распространяться о своей сердечной боли, о своем отчаянии, иначе окружающие могли подумать о нас плохо.

— Почему? — спрашивает Соня и выпрямляется на стуле. Она не дает слабины и не попросит прощения за свой побег.

— Потому что тебе не было до этого дела много лет.

Инстинкт требует, чтобы я призвала их к перемирию. Будто именно я обязана убедить обеих, что нет смысла ссориться. Но, прежде чем я успеваю вмешаться, начинает говорить Соня. Услышав ее слова, я закрываю глаза и чувствую, как непрочные нити, связывающие нашу семью, начинают расплетаться.

— Я могу сказать то же самое и о тебе, — выпаливает она. Ее горечь со временем стала более острой. — Я не помню, чтобы ты покидала отчий дом с сожалением, когда ушла от нас в двадцать один год.

— Я вышла замуж, — возражает Марин. — И я вернулась.

— Я тоже вернулась, — резким жестом Соня прекращает полемику и поворачивается ко мне. — Известно, почему он впал в кому?

— Это неважно, — говорит мама, опередив меня. Она смотрит на Марин и Соню, посылая им молчаливую мольбу: «Довольно! Хватит». Меня мама вознаграждает улыбкой за мой всегдашний ровный доброжелательный настрой. Дочь, которая не доставляет беспокойства. — Как есть, как есть. Мы должны сосредоточиться на будущем, — она встает, своим видом показывая, что не желает новых препирательств. — Если отец не выйдет из комы, нам придется готовиться к кремации, к развеиванию его праха.

— А если выйдет? — я должна задать этот вопрос. Я не оставляю надежды, хотя понимаю, почему мать ее оставила. — Что тогда?

— Тогда все пойдет по-старому.

* * *

Я проверяю замок на входной двери и включаю сигнализацию. При свете красной мигающей лампочки я обхожу свой темный дом, поправляя диванные подушки, и ставлю на место стулья в столовой. Элоиза прибрала квартиру и ушла несколько часов назад. Вскоре ушли и остальные. Соня уехала домой с мамой, а Марин и Радж — с Джией. Мы договорились встретиться завтра в больнице.

— Все прошло отлично, — Эрик неслышно подкрадывается ко мне. Его галстук развязан, а волосы слегка растрепаны. Мужу неожиданно позвонили, и он только что закончил разговор. — Даже с учетом некоторых обстоятельств.

Он целует меня в шею, для удобства отодвинув волосы в сторону, потом начинает массировать мне плечи, и из груди невольно вырывается стон. Медленно, очень медленно Эрик проводит пальцами по моей спине. Его руки спускаются на бедра, и он притягивает меня к себе.

— У тебя сейчас овуляция?

Уже четыре года Эрик мечтает о ребенке. Дважды он был уверен, что я беременна, и я видела его разочарование, когда у меня начинались месячные. Он вырос в сиротском приюте и хочет большую семью. Он влюбился в наш дом с пятью спальнями и купил его специально для того, чтобы растить в нем детей. Мы потратили три месяца на переделку комнаты внизу в детскую. Она стоит пустая, ожидая крика ребенка.

— Да, — говорю я, хотя он уже знает ответ. Эрик помнит мой график лучше меня. Мои овуляционный и менструальный циклы в соответствующем порядке. Я возвращаюсь мыслями к семье:

— Как ты думаешь, у мамы с Соней все будет нормально?

Он вздыхает и убирает руки. Когда я поворачиваюсь лицом к нему, его взгляд смягчается. Он кладет ладонь мне на щеку.

— Твоя мама позвала ее. Попросила приехать домой. Они договорятся, — он заправляет прядь волос мне за ухо. — У тебя-то все нормально?

— Она изменилась, — говорю я, — выглядит старше, более усталой. Но она дома, и вот за это я благодарна.

— Она не такая, как я предполагал.

Эрик видел Соню на фотографиях в семейном альбоме. На большей части из них молодая девушка безучастно смотрит прямо в камеру. Она всегда чувствовала себя лучше за объективом фотоаппарата, а не под его прицелом. Последний снимок, который у меня есть, был сделан вечером в день, когда Соня окончила университет. Summa cum laude (с высшим отличием) от Стэнфорда^[1]. Вся семья собралась, чтобы отметить ее успех. Но для папы этого было недостаточно. В этот вечер он повторил то, что говорил уже много раз: Соне не следовало появляться на свет. Правда, сбежала она из дома не из-за папиной реплики: это мама произнесла слова, которые разбили ей сердце. Никто и вообразить не мог, что в этот день Соня решит покинуть нас, попрощаться с нами без намерения когда-либо вернуться.

— Что же ты ожидал увидеть? — спрашиваю я.

— Нечто ущербное, — он отвечает не колеблясь, хотя никогда раньше не говорил, какой представляет себе Соню. — Просто из-за того, что вы рассказывали все эти годы, я решил, что она… — и Эрик умолкает. — Что она человек, не знающий своего пути, — он наклоняется ко мне и проводит губами по моим губам. — В отличие от тебя.

— А я знаю свой путь?