След сломанного крыла

— Она взрослая женщина, — спокойно говорит мама, — так же, как и ты.

Должно быть, она шутит. Мне только пятнадцать. Я еще девочка. Я только притворяюсь взрослой, как все подростки. Но в глубине души я все та же, я жду, когда повзрослею, и одновременно страшусь этого.

— Как ты можешь говорить такое? — кричу я. — После всего, что произошло, как ты можешь так поступать со мной?

— Ты о чем, бети? — спрашивает мама.

Я начинаю сбивчиво рассказывать, что помню, туманные образы возникают где-то за темной завесой, но от ее взгляда я замолкаю. Тайна, которую мой разум хранил от меня самой, для матери вовсе не тайна.

— Ты все знаешь? — я словно качаюсь на качелях, я взлетаю так высоко, что боюсь упасть. В одно мгновение я взрослая женщина, как сказала мама, а в следующую секунду — всего лишь девочка-подросток. Я колеблюсь между ними обеими, но ни одна не кажется мне реальной.

— Да, — говорит мама, опуская голову. — Я узнала об этом не тогда. Недавно.

— Каким образом? — спрашиваю я. Я протискиваюсь мимо нее обратно в ванную. Там я смотрю на себя в зеркало, и мое отражение начинает меняться. Девочка с растрепанными волосами и заплаканным лицом превращается в женщину, которой я не узнаю.

— Что со мной случилось? — спрашиваю я, хватаясь за раковину, чтобы не упасть. — Что со мной случилось?

— Ты не помнишь? — спрашивает мама.

— Скажи мне! — выкрикиваю я снова, слыша, как эхо раздается в пустом доме.

— Он пришел к тебе поздно ночью, после свадьбы Марин. После того как гости ушли, он выпил.

Я чувствую запах ликера. Он никогда раньше не пил, всегда грозил нам этим, но ни разу не выполнил угрозы. Но в ту ночь от него пахло алкоголем. Запах дешевого ликера смешался с запахом вина. Я поняла это годы спустя. От запаха этой смеси меня до сих пор тошнит. Я заснула быстро. Я спала в своей спальне, а Соня в своей. Он разбудил меня своим прикосновением. Его рука скользила по моему телу, медленно стягивая с меня простыню. Я вцепилась в нее, меня парализовал страх.

— Ты единственная, кого я люблю по-настоящему. Ты же знаешь это, правда? Поэтому ты такая особенная для меня. Поэтому я обращаюсь с тобой по-другому.

«Поэтому я никогда не бью тебя». Он не сказал этого, но не сомневался, что я все поняла. Когда он задрал на мне ночную рубашку, я подумала об этом. Я была счастливицей. Особенной. Поэтому он и не бил меня. Но потом он навалился на меня.

— Что он сделал? — спрашиваю я, и все вокруг вдруг начинает стремительно вращаться — как на аттракционе «Чайная чашка» в парке. Я обожала этот аттракцион. Круглая платформа вращалась все быстрее, и я смеялась над теми, кто жаловался на головокружение. Только потом, выбравшись из нее, я ощутила эффект. Весь мир оказался вверх тормашками. Держась за бортик, я старалась найти точку опоры — и не могла. Через несколько секунд меня вырвало, и лишь после этого голова у меня постепенно перестала кружиться. — Расскажи мне!

— Это неважно, — начинает мама. Я понимаю, что она пытается скрыть правду. Мы привыкли воспринимать свою ложь как вуаль, прикрывающую нашу жизнь. Выдумка для нас сильнее фактов. В детстве мне нравилось играть с маминым сари, используя его конец в качестве покрывала, как это требуется от женщин в Индии. Я всегда восхищалась тайной, которую оно создавало. А теперь я вижу, чем оно служит на самом деле — предлогом стреножить женщину, скрыть ее красоту и силу от мира.

— Нет, это важно для меня! — восклицаю я. Мне одновременно хочется и задать вопрос, и избежать этого. Теперь я понимаю Соню, ее вечное стремление к движению. Когда стоишь лицом к лицу со свершившимся кошмаром, кажется, легче утонуть, чем плыть дальше. — Расскажи мне!

— Он изнасиловал тебя, — шепчет мама. Каждое слово будто раздирает ей горло. Я делаю два шага назад, ее признание снова и снова звучит у меня в голове. Я так долго была слепа, что не знаю, как научусь видеть снова.

— Откуда ты узнала? — Может быть, она ошибается. Я все еще цепляюсь за возможность того, что это был сон, что я все перепутала, что выдумка, которую я сама создала, на которой построила свою жизнь, реальна, а мама говорит неправду.

— Он сам сказал мне, — она снова протягивает ко мне руку, и на этот раз я не могу оттолкнуть ее. Мамино признание лишило меня сил. Она прижимается ко мне всем своим худым телом. — Рассказал несколько месяцев назад, — моя блузка намокает от ее слез, но я все еще держусь на ногах. — Он плохо себя чувствовал, ему хотелось кому-то признаться. Он сказал, что с той ночи живет с постоянным чувством вины, — она отодвигается и смотрит на меня. Потом берет мое лицо в свои хрупкие ладони. — Мне так жаль, бети, мне так жаль.

Рани