След Сокола. Книга третья. Том второй. Новый курс – на Руян

– Спроси нашего князя, как его отец добывал ведмедя. Целые праздники для этого устраивали… Мы все это много раз видели.

– Как? – любопытный меря повернулся к Гостомыслу. Он был, видимо, заядлым охотником.

– Просто, – объяснил князь-посадник. – Люди ловили ведмедя, и в цепях приводили его к моему отцу. Перед ним цепи отпускали, и разбегались, кто куда может. Отец выходил, бил ведмедя кулаком в грудь, и убивал.

Проводник усердно закивал головой.

– Я слышал про такого человека. Про него сказки у нас рассказывают. Его звали князь Буривой. Так, кажется.

– Да. Это был мой отец! – сказал Гостомысл с гордостью.

– Ты – сын Буривоя! – воскликнул Казце.

– Да, – слегка удивился князь-посадник.

– Значит, это не сказки? Значит, Буривой на самом деле был?

– Конечно. Он умер только в начале этой зимы. А осенью, на моей свадьбе, убил своего последнего ведмедя.

– Как он умер?

– Его отравили… – неохотно признался Гостомысл. – Хозары отравили. Через своего человека, которому батюшка доверял…

Князь-посадник не захотел рассказывать, что отравила князя жена его брата, сначала просто дочь хозаритянской рабыни, а потом княжна Велибора. Хотя это и не было тайной, тем не менее, Гостомыслу казалось, что рассказ об этом бросает тень на всю его семью. Кроме того, он сам себя назвал воспитателем сына Вадимира и Велиборы Вадима. Значит, обвинения в адрес матери могли бы и на плечи ребенка тяжким грузом давить, хотя он сам во время преступления еще и не родился на свет. А Гостомысл такого не желал. Ребенок не мог отвечать за свою мать, какой бы она ни была. А Гостомысл хотел вырастить из племянника настоящего новгородца.

– Такого человека нельзя было одолеть в бою, – сказал проводник с непонятной словенам гордостью, словно князь Буривой принадлежал к племени меря. Но, скорее всего, Казце просто возгордился, что познакомился с сыном прославленного князя. – Его только предатель мог отравить. Что же ты в нашем поселении не сказал, чей ты сын! Мы бы тебя до самого Ростова на носилках несли…

– Я привык, чтобы меня конь носил, – скромно ответил князь-посадник. А в носилках я только один раз передвигался, когда тот же человек, что отца отравил, направил и в меня отравленную стрелу. Не сам, но уговорил другого человека, который мне служил. Я был без памяти, и меня в чужих краях несли в носилках к человеку, который меня спас и вылечил.

Казце решительно встал, и расправил крепкие плечи:

– Лошади отдохнули. Нам пора идти. До следующего поселения осталось меньше, чем мы прошли…

* * *

И снова потянулся долгий однообразный путь по снежной целине. Первым опять шел проводник Казце, казалось, не чувствующий усталости. Но лошади за ним успевали без напряжения. Наверное, потому, что Казце умело выбирал путь с наиболее мелким снежным покрытием.

Скоро отряд вышел на берег реки.

– Это Итиль? – спросил Русалко проводника.

– Нет. До Итиля вы дойдете только завтра. Это река Пола. Завтра утром вы перейдете еще реку Цна, которую ниже по течению зовут Мста, а завтра к вечеру, если боги позволят, сойдете на лед Итиля…

Гостомысл ничего не сказал. Он был далек от знания географии этих мест, но подумал, что получилось бы не очень забавно, если бы его отряд двинулся по льду Полы, думая, что это Итиль, и вышел бы в итоге на лед Ильмень-моря. А еще смешнее получилось бы, если бы отряд пошел по льду Мсты. Тогда он прямиком угодил бы в Новгород, и вернулся, не посетил ни Ростова, ни Мурома. Князь Бравлин не слишком обрадовался бы такому скорому возвращению князя-посадника. Гостомысл не любил выглядеть смешным, и потому ничего не сказал своим сопровождающим о собственных мыслях. Но, видимо, такие же мысли посетили и Русалко с Бобрыней. Это Гостомысл понял по улыбкам, играющим в их глазах. Им подобное казалось просто забавным провалом миссии, но не более.

Но фраза о том, что боги позволят или не позволят быстро добраться до русла Итиля, была, видимо, совсем не случайной. Это князь-посадник понял по поведению проводника. Да и сами слова, которыми эта фраза была произнесена, в завершающей своей стадии были раздумчиво-растянутыми, словно Казце что-то не договорил. Но не договорил не умышленно, а только по непониманию ситуации.

– Сойдем на лед, княже… – отчего-то с напряженным ожиданием в голосе, словно предвещая что-то, что там, внизу должно проясниться, позвал проводник, показывая на пологий, покрытый снегом спуск к реке.

Казце вдруг почти подпрыгнул, и лыжи его заскользили по склону, все ускоряя и ускоряя спуск. В отдельных местах проводник красиво наклонял тело, и делал виражи, объезжая отдельные препятствия. При этом ловко подправлял направление спуска шестом.