След Сокола. Книга третья. Том второй. Новый курс – на Руян

Князь-воевода предполагал, что противоядие тоже вкусом не мед не похоже, и действует на человека иначе. И, видимо, это действие Войномир ощущал на себе.

– Я ни в чем не уверен. Но надо на что-то одно полагаться. Если хотят отравить, будут пытаться. И твое поведение спровоцирует их на опрометчивые поступки. Я вынужден буду уехать. Славера и Ставра я предупредил. Они будут внимательны.

– Тебе обязательно уезжать так скоро?

– Мне нужно уничтожить те лодки, что стоят в Обенро. Прямо в порт войти, и там их сжечь, пока они без полной команды. Охрана вывести их на чистую воду от пожара не сможет. И сделать это следует обязательно. Во-первых, я так вселю беспокойство в норвегов и свеев, что пошли воевать против Годослава, во-вторых, предотвращу нападение этого флота на Руян. Им не на чем будет плыть сюда. И морской набег не состоится. А ты тем временем атакуешь лютичей в Венедине. Пойдем, бояре могут подождать, но зачем заставлять ждать глашатного…

– Заходить будем по одному?

Дражко вопросом даже возмутился.

– Разве мы бояре? Разве будем делить первенство? Пойдем вместе. Драган, объявляй!

* * *

Громовой голос, которым глашатный объявлял прибытие князей, совсем не походил на обычный его голос. Разве что, отдельные нотки произношения можно было уловить. Но князю-воеводе Дражко этот голос показался отчего-то очень знакомым. И, уже переступив порог зала совета, Дражко обернулся к глашатному, и тихо спросил:

– Сколько тебе Духослав платит за то, что ты от имени бога вещаешь?

Драган растерялся, и чуть язык себе от растерянности не откусил. Но князь-воевода понял, что попал в точку. Он умел заставить людей служить себе. И потому добавил так же тихо:

– После завершения совета зайди ко мне в комнату, поговорим.

Глашатный согласно кивнул. Значит, признался.

И Дражко поспешил за Войномиром. Войдя в зал заседания, осмотрелся, не стараясь скрыть свою неприязнь. Это было странное чувство, похожее на брезгливость. Как неприятно бывает взять в руки паука, точно так же князю-воеводе часто неприятно было общаться с боярами. Не со всеми, но с некоторыми он уж точно испытывал похожее чувство.

Дражко давно, много лет был уже знаком с большинством из собравшихся в этом зале, хотя и не относился к ним ко всем с одинаковым неодобрением. Само слово «боярин» обычно слегка раздражало князя-воеводу. Он хорошо помнил, что именно бояре свергли с княжеского стола лужицких сербов его отца, в результате чего отец погиб, а сам Дражко, тогда еще не полководец, а просто юный вой, подающий надежды неординарностью мыслей, спасая мать, вынужден был бежать с малой дружиной к ее сестре, тогда жене князя бодричей, отца Годослава. Позже бояре пытались и в княжестве бодричей свергнуть князя, в результате чего сам князь-воевода получил удар кинжалом от наемного убийцы[46]. Во всех случаях бояре были основой смуты и помехой в установлении прочной государственной власти. А себя они всегда считают основой любого княжества, хотя заботятся чаще всего не о княжестве, а о себе. Дражко не возводил это понимание бояр в абсолют, потому что и бояре могли быть разными, как и все люди. Тем не менее, недоверие к этому сословию чувствовал подспудное, и этого не скрывал.

Князь Войномир уже взошел на подиум. И, чтобы не заставлять молодого владетеля острова садиться первым, Дражко вынужден был поторопиться. Последним обычно заходит самое важное лицо. Дражко не хотел показать собственную важность, хотя он считался соправителем княжества бодричей в целом, а просто подчеркивал значение для Руяна его нового князя. Это было небольшой, но все же существенной поддержкой Войномиру. Таким образом, князья сели в свои кресла одновременно, и паритет усилиями князя-воеводы был соблюден. И вообще Дражко присутствовал на этом совете только с одной официальной целью – подтверждая полномочия князя Войномира. Решать что-то он не должен был. И мог только утвердить решения самого Войномира, если бы они были излишне резкими, и требовали бы утверждения верховной власти княжества. Изначально думалось, что Дражко будет представлять Войномира совету, но молодой князь уже сам познакомился с большинством влиятельных бояр, и в представлении необходимости не было.

Первым, как тому и положено быть, говорил глава боярского совета боярин Берест. Это была обязательная вступительная часть. Берест уже знал, что после него боярским советом будет руководить другой человек, сидящий рядом с ним. И потому не только представлял Войномиру, как и полагалось, членов боярского совета, как тех, которых сам князь еще не знал, так и тех, с кем уже успел познакомиться, но, одновременно, представлял их и бургграфу Славеру, их новому руководителю. Славер, согласно указу нового князя, одновременно являлся и воеводой острова, то есть, держал в своих руках и гражданскую, и военную власть. Самому Бересту одновременно таких полномочий никогда не давалось, и это уже говорило о том, насколько князь Войномир доверяет бургграфу. Сразу после представления слово полагалось сказать князю Войномиру. И он сказал, коротко и ясно: