След торпеды

— Охота подождет. У меня, отец, есть дело поважнее… А порох, как тебе известно, не оружие, а боеприпасы. Так что не путай божий дар с яичницей.

Помолчали. Потом Аким сказал:

— Ты небось денег там заработал? Хоть бы сотню прислал. На пенсию мне тяжко жить.

Петр вынул из кармана деньги и положил на стол.

— Две сотни у меня, одна — тебе, а другая мне. Дал бы больше, но, сам понимаешь, в дороге без денег худо. А мне еще дальняя поездка предстоит…

Аким взял сторублевку:

— Она, чай, не фальшивая?

— Да ты что?!

«У тебя этих сотен целая пачка, где ты взял эти деньги? — размышлял Аким. — Кто тебе дал их, и вообще, кто ты есть? Я думаю, что ты — враг, Петька, все в тебе чужое: и голос, и твоя рыжая борода, и деньги… Ведь у тебя на ноге шрама не было».

Петр, словно угадав мысли отца, сказал:

— Нога у меня болит. Шрам ноет… На гвоздь напоролся, когда рыбачил в Атлантике. Глубокий шрам…

«Врешь, сынок, шрам у тебя от пули», — подумал Аким. И спросил:

— Куда ты теперь едешь?

Петр сказал, что взял отпуск и собирается на море. Поплавать ему охота, понырять в ластах.

— Я пловец, и вроде неплохой, — он улыбнулся. — Хочешь со мной на море, а?

«Ты меня не возьмешь, — мысленно ответил ему Аким. У тебя какие-то свои планы. Ты меня не возьмешь, а если я соглашусь, тут же найдешь причину, чтобы избавиться от меня».

— А что, я поеду с тобой, только на солнце мне быть не положено. Врачи говорят — сердечко шалит. Или поехать, а?

Как и ожидал Аким, сын запротестовал:

— Куда тебе ехать, отец? Сам же говорил, что в бригаде тебя ждут… Жаль, что я никак не могу остаться с тобой. А так я соскучился…

Аким тяжко вздохнул:

— Ты бы покаялся, сынок. И тебя простят. Ну, а если дадут год-два, я с тобой хоть на край света поеду. В Москву подамся, попрошу, чтобы учли твое раскаяние. Я — фронтовик, награды имею. Ну, что скажешь?

Глаза Петра позеленели, налились злостью:

— Ты опять за свое? Не выйдет! Один-два года… А десять не хочешь? Я не дурак, чтобы идти с повинной. Пусть для тебя я стал чужим, но с повинной не пойду. Я хочу жить…

После ужина, когда уже вечерело, в дверь постучали. Аким весь напрягся, стал гадать: кто бы это? Хотел выглянуть в щелку двери, да сын оттолкнул его в сторону, сам поглядел.

— Какая-то женщина на велосипеде.

— Она пенсию мне привезла, — сказал Аким. — Я пойду. Возьму и вернусь. Да ты не бойся, сынок. Я же за тебя свою голову готов положить… Ну?

— Ладно.

Женщина Акиму оказалась незнакомой. Она улыбалась черными, как у Насти, глазами, поздоровалась и ласково сказала:

— Я вам повестку привезла.

— Что?

— Повестку, говорю, привезла. К шести часам вечера вам надо явиться в милицию. Лично к товарищу Кравченко. Только я вас прошу обязательно быть. Я уже приезжала к вам рано утром, но соседка Марфа сказала, что дома вас нет.

— Я только вернулся с работы и снова на ферму собираюсь, — солгал Аким. — Но я приду. А зачем к начальнику?

— Он сам вам скажет. Я не знаю…

Аким вошел в комнату, положил на стол повестку. Сказал глухо:

— В милицию приглашают. Сам начальник просит…

— Зачем? — вздрогнул Петр.

Аким заметил, как изменился сын в лице, и поспешил успокоить его:

— Видно, насчет ружья. Перерегистрация у нас, а я никак не выберусь. Ох и достанется мне! Но ладно, Кравченко меня хорошо знает. Мы с его отцом на одном корабле служили. Погиб он на Рыбачьем. На моих глазах погиб…

— Пойдешь к нему?

— А как же, сынок. А не пойду, так он сюда приедет. Разве мне охота, чтобы он тебя увидел? Я же твой отец, а не палач. Твое горе — мое горе. Твое счастье — моя радость.

Петр немного успокоился. Когда отец собрался уходить, он задержал его в сенях. Поглядел ему в глаза и совсем не своим голосом сказал:

— Гляди там, без лишних слов… Ладно, иди. Я жду тебя…