Ох, если бы Петька не был виноват! Акиму почему-то припомнилась тревожная ночь сорок четвертого года, когда высаживали десант в районе мыса Ахкиониями. Едва вошли в залив, как корабли осветили лучи прожекторов. В небо взлетели десятки ракет. Фашисты обнаружили корабли с десантом и открыли по ним огонь. Снаряды рвались совсем рядом, но пока шла высадка пехоты, Аким стоял по грудь в ледяной воде и держал трап. Мичману Рубцову помогал комендор носового орудия, но едва десантники вступили на берег, комендора убило осколком мины. Трап на себе держал один Аким.
Вот и дом. Ставни закрыты. В доме тихо. Аким огорчился: видно, ушел сын. Где его теперь искать? Аким плечом толкнул дверь — закрыта. Значит, дома Петька. И точно. В темноте раздался его голос:
— Ну и ходишь ты, батя, как на поминки.
Сын закрыл за отцом дверь.
— Хвост за собой не привел?
Аким удивился: так разговаривают между собой бандиты. Но он сделал вид, что не понял сына. Стараясь унять волнение, еле слышно прошептал:
— Устал я, сынок. В глазах темнота…
— Садись, батя. Ну, что там в милиции?
— Ружье… — Аким отдышался. — Ружье, понимаешь… Пришлось уплатить штраф.
Петр злыми глазами уставился на отца:
— Кто брал штраф? Иван Кравченко?
— Он начальник, ему и штрафовать.
— Вот гад! — сплюнул Петр. — А ты ведь в одном бою был с его отцом, да?
— В одном… — машинально отозвался Аким.
— Ну и шкура! — озлился Петр. — Попадись он мне в темном месте, я бы ему кишки выпустил.
Слушая сына, Аким думал: «Вот он, звереныш, коготки свои показывает. А с виду тихоня…»
— А ты, Петька, разве хорош? Катер загубил, рыбаков загубил и себя тоже…
Петр промолчал и стал переодеваться. Когда снимал брюки, Аким возьми и спроси:
— Где ногу поранил?
— Я же говорил: гвоздем на судне задел, — огрызнулся Петр.
«Врешь, пуля задела, — отметил Аким. — И пограничника ты чуть не убил…»
— Собирайся, батя… На тот берег переправишь меня. Там я сяду на поезд и… — он умолк, заметив, как насторожился отец. — Уеду я отсюда подальше. Понял?
— Не глупый…
— И еще, батя, знай: хоть ты мне родной отец, но если выдашь — рука моя не дрогнет. Теперь у меня есть дело, понял? — Помолчал, как бы обдумывая что-то, добавил: — Ты не расстраивайся из-за штрафа. Денег я тебе дам… — Он полез в чемодан, достал деньги и положил на стол. — Две тысячи. Хватит? А потом я тебе еще пришлю.
Аким к деньгам так и не прикоснулся.
— Ты же говорил, что у тебя осталась одна сотенная, — сказал он не без злости. — Выходит, брехал?
Петр собрал чемодан, закрыл его.
— Ладно, батя, не пищи!.. Собирайся. Нам пора.
— Послушай, Петька, чего ты торопишься? — Аким старался улыбнуться. — Побыл бы еще денек? Ты же дома. И мне спокойнее.
— Нельзя, батя. Меня ждут.
— Я бы желал еще денек побыть вместе…
Петр побагровел:
— Собирайся! Переправишь меня на тот берег — и катись на все четыре стороны. Что даст мне еще один день?
— Тебе, может, и не даст, — с обидой отозвался Аким. — Я собирался на вечернюю зорьку. Уток-то на Зорянке уйма!
— Бери с собой ружье. Переправишь меня на тот берег и садись в камыши. На утренней зорьке дичи больше будет.
«Я хотел, чтобы ты клюнул на мою приманку, — обрадовался Аким. — Без оружия я с тобой не справлюсь».
Аким снял со стены ружье, патронташ.
К речке они пошли выгоном. Ночь окутала все вокруг. Стояла тишина. Над Зорянкой длинными языками плыл туман. Значит, наутро похолодает. Аким любил сюда ходить ночью. Сядет в лодку, вокруг тишь да благодать. Дышалось ему тут легко и свободно. Глядел он на речку, а будто наяву видел свой корабль, на котором ходил с десантом. Но тихая ночь не радовала Акима. Луна, бледная, глухая, светила печально, как будто плакала.
— Поспешай, батя, — шепнул Петр, настороженно вглядываясь в темноту.
— Не трусь, — подбодрил Аким. — Кто попрется на рыбалку, если уборка в разгаре. Дорог каждый час. — Он сбавил шаг, тяжко выдохнул. — Эх, Петька, не нравишься ты мне. Чужой какой-то. Зла на тебя не держу, но тратишь себя по пустякам. А жизнь-то одна…
— Сам ты чужой, — огрызнулся сын. — Я, может, в последний раз тебя вижу. Почему, да? Дело у меня такое, что сгореть можно. Спешить мне надо…
«Твоя дорога у Зорянки оборвется, — с болью подумал Аким. — Не моего ты склада человек».
Они подошли к реке. Повеяло прохладой. Зорянка плескалась под луной.
— Лодку где возьмем? — громко спросил Петр.
— Тише, — оборвал его Аким и зарядил ружье. — Утка чутко спит…
— Никакой стрельбы, пока я не ушел! Понял? — пригрозил Петр. — Так надо… А теперь ищи лодку.
«Не стану я лодку искать, — твердо решил Аким. — Посмотрю, как переберешься через речку». А вслух сказал:
— В камыше, может, и есть лодка. Побудь тут, я посмотрю.
Камыш высокий, плотный. Аким шел как в тумане, не разбирая дороги. «Эх, Петька, видно, не судьба нам с тобой жить, — горько размышлял он. — Дождался тебя. А радости — ни на грош. Чужой ты…»
Спустя какое-то время Аким выбрался из камыша. Медленно, словно считал шаги, подошел к сыну.
— Ну? — спросил Петр.
— Пусто…
— Ищи, батя! — зло прошептал Петр. — Меня ждут…
— Кто?
— Надежные люди. — Петр, вздохнув, добавил: — У меня же отпуск кончается…