След в след

В сентябре 1985 года я с женой отдыхал в доме отдыха в Гаграх. Сентябрь там лучший месяц, бархатный сезон, но на этот раз чуть не через день шли дожди. Мне надоело, сидя в четырех стенах, ждать погоды, в Гудаутском райкоме партии у меня было какое-то не слишком важное дело, и я на день уехал туда. Человека, который был мне нужен, на месте не оказалось, он был в горах, но то ли сегодня, то ли завтра должен был вернуться. Чтобы узнать, ждать его или нет, я пошел в канцелярию. Заведующей оказалась женщина лет пятидесяти пяти, редкой красоты, по виду явно не грузинка – русская или, скорее, казачка. Она сидела одна, и мы разговорились. Звали ее Екатерина Прохоровна, и уже через несколько слов я вдруг понял, что это и есть Катя. Я сказал, кто я и кого ищу. Из соседней комнаты она позвала какую-то Лену, сказала, что у нее дела, сегодня ее больше не будет, и мы ушли в город.

Она повела меня на кладбище, где похоронен Николай, оттуда в парк культуры и отдыха, где они тогда оба работали, показала карусель, потом мы сидели на скамейке на пляже. День был пасмурный, народу было мало, она рассказывала про Николая, про себя и плакала. Вечером я был у нее и ее мужа в гостях. Принимали меня по-королевски. Мы подружились, теперь регулярно переписываемся, а раза два в году и встречаемся или у нас в Москве, или у них в Гудаутах. По просьбе Кати я так и не сказал ее мужу, что я родственник Николая и его искал.

Тогда, в октябре сорок восьмого года, сразу, как только их оформили на работу, Катя оставила Николая с девочкой и пошла искать жилье. Она проходила целый день, но ничего не сняла. Хотя сезон кончился, все было безумно дорого, хозяева говорили, что в городе много пришлых и дешевле не будет. Выручил их склад. Еще когда они с директором договаривались о работе, он в окно показал Николаю сарай, сказал, что там склад и что пока, кроме карусели, он будет еще и кладовщиком. Потом дал ключ и разрешил оставить в сарае вещи. Склад был доверху завален старой мебелью, кусками резной металлической ограды, обломками и частями разных аттракционов, еще черт-те чем. В нем они сначала и поселились.

Дверь сарая открывалась вовнутрь, и единственное свободное место было то, где она ходила. Из досок Николай сколотил два топчана, на ночь они раскладывали их в этом закутке, днем снова ставили стоймя. Две недели он и Катя выносили все, что там было, на улицу, разбирали, сортировали, потом, приведя в порядок, несли обратно.

Среди прочего нашлось и много нужного: запчасти для аттракционов, не работавших еще с довоенных лет, лампочки и провода иллюминации, а главное, масса всякой наглядной агитации, за отсутствие которой в парке директор только что получил выговор. Транспарантам и лозунгам он был так рад, что разрешил Николаю выгородить в сарае маленькую комнатку – теперь это было возможно – прорубить окно и жить, сколько хотят.

В этой комнате их никто не трогал почти год. Они, как могли, утеплили ее, сделали стены из фанеры, в два слоя обшили дерево старыми плакатами, а поверху для красоты наклеили фотографии из журналов. Первое время они боялись, что, несмотря на разрешение директора, их вот-вот выселят, тем более, что несколько раз Николая вызывал кадровик, говорил, что склад – не место для жилья, им давно пора найти комнату в городе. Только к маю, когда начался сезон и в город один за другим стали приходить поезда с курортниками, всем стало не до них.

Лето и начало осени они прожили спокойно, жили бы так и дальше, но в октябре в Гудаутах подряд сгорели сразу три склада с мануфактурой, ходили слухи, что склады жгли сами кладовщики, чтобы скрыть недостачу, но сделано было чисто, и доказать ничего не удалось. Убытки были такие, что даже сняли начальника пожарной охраны города, и велено было в течение недели, самым суровым образом проревизовав на предмет пожарной безопасности все, что может гореть, навести порядок. Когда ревизия дошла до парка и обнаружила их комнату, Катю и Николая со скандалом выгнали на улицу и едва не уволили. Две недели они с девочкой ночевали на вокзале, а потом, когда карусель, на которой работал Николай, сломалась, Катя сходила к директору, и тот разрешил, пока ее не починят, ночевать прямо на круге.

В самый центр карусели, в подшипник, который ее крутил, был вставлен высокий, похожий на мачту шест, к нему крепился сделанный как шапито навес, он был двойной: верх из разноцветных, ярко раскрашенных полос брезента, низ из парусины. В хорошую погоду все это было обернуто вокруг шеста, а когда начинался дождь, навес распускали, заводили за края карусели и крепко натягивали. Получался настоящий шатер. Чтобы превратить его в жилье, оставалось устроить вход. Катя бритвой сделала небольшой, метра в полтора, разрез как раз между львом и жирафом, чтобы он не пошел дальше, со всех сторон обметала его, затем пришила, как в хорошей палатке, пуговицы и петли. На это ушла почти неделя, парусина была такая плотная, что ломала иголки.