В своем исследовании отец писал, что уже первые социалисты понимали: семья – главный оплот всего старого, косного, отжившего – не разрушив ее, коммунистическое общество, общество людей, ставящих общественные интересы выше личных, не построить. Что делать с семьей, думали со времен города Солнца, но все, что предлагалось – от фаланстеров до узаконенного разврата, – оказалось утопией. После семнадцатого года проблема эта из теоретической стала остро насущной. Утверждение Маркса, что гибель буржуазного строя лишит семью экономических корней и она сама собой отомрет, было слишком оптимистическим. Надломленная годами гражданской войны и военного коммунизма, голодом, страхом, болезнями, разбродом и разрывом всех и вся отношений, атакуемая и высмеиваемая ходившими по Москве и Ленинграду в чем мать родила членами общества «Долой стыд», – к середине 20-х годов семья неожиданно вновь укрепилась.
Не только простые граждане, но и коммунисты, испытанные бойцы, прошедшие через царскую тюрьму и каторгу, через самое горнило классовых битв, не справились с собственными семьями, шаг за шагом личные интересы возобладали у них над общественными. Ясно, что для революции эти люди, несмотря на все заслуги, были потеряны. Семья была тайным движителем того бюрократизма, о котором с болью и тревогой писал в последних статьях умирающий Ленин.
В конце двадцатых годов семья сделалась опаснейшим врагом страны. Борьба с ней – семейная революция – наряду с индустриализацией, коллективизацией и культурной революцией вошла в число первоочередных задач, стоящих перед республикой. Хотя в тридцатые годы семейная революция достигла некоторых успехов (о чем говорят отказы немалого числа жен и детей от арестованных родственников), все же надо признать, что ее разрушение оказалось очень сложной задачей. Скоро положение и вовсе стало критическим. Семья от пассивного сопротивления перешла к прямой конфронтации: именно в семье, как показали многочисленные процессы, враги народа находили моральную, а также финансовую опору и поддержку.
В предвоенные годы вопрос о семье больше пятидесяти раз ставился на заседаниях Политбюро, однако дело не двигалось. Для всех была очевидна ненормальность того, что между Сталиным, отцом народа, и гражданами Советской страны, его детьми, вилось целое марево никому не нужных посредников, так называемых отцов семей. Были обсуждены и оставлены десятки проектов, некоторые пораженчески настроенные члены Политбюро считали проблему вообще неразрешимой. К счастью, они были посрамлены, и весной сорок первого года, буквально накануне войны, выход нашелся.
Иосиф Виссарионович предложил не рубить сплеча, не пытаться все и, главное, разом искорененить, а пока заменить старую семью новой, социалистической, построенной на совершенно иных началах. Так же, как Владимир Ильич увидел в первом субботнике, организованном рабочими Московско-Казанской железной дороги, зародыш коммунистического отношения к труду, так и в личной жизни самого Иосифа Виссарионовича уже были ростки такой семьи.
У Сталина, как и у других членов Политбюро, было несколько двойников, которые заменяли его на разных встречах и заседаниях, на которых он сам не мог присутствовать или из-за чрезвычайной занятости, или из-за неминуемой опасности, угрожавшей ему со стороны врагов (как известно, они не раз покушались на его жизнь). Партия тогда решительно, несмотря на все протесты вождя (он боялся за жизнь двойников), запрещала ему рисковать собой, и ехали они. Отношения Сталина со своими двойниками были не просто товарищескими, а по-настоящему братскими. Сталин чрезвычайно ценил этих людей. Он прислушивался к их советам, берег их, всегда помня, что они не колеблясь принимают на себя удар, который враги предназначали ему. Его любовное отношение к двойникам было видно даже в шутках. «Я сам не раз слышал, – пишет отец, – как Сталин говорил товарищам по партийной работе: «Что вы тревожитесь за меня? Незаменимых людей нет, одних Сталиных у нас по штату два десятка».
Плохого, подчас презрительного отношения к двойникам, которым грешили многие члены ЦК, Сталин не понимал, отказывался понимать: «Ведь они жертвуют за тебя жизнью, – выговаривал он Маленкову, – а ты их часами держишь в передней, даже чаю не предложишь…»
Особое раздражение вождя вызвала история с Молотовым, происшедшая в английском посольстве в октябре 1940 года, когда сам Сталин был на отдыхе в Рице. На приеме, устроенном английским послом сэром Чезлитом по случаю отъезда на родину, должен был присутствовать и Молотов. Однако органам стало известно, что советник посла по культурным вопросам, некая миссис Райт, собирается во время ужина отравить товарища Молотова, и в посольство вместо него поехал двойник. Потом то ли информация оказалась неверной, то ли Молотов решил, что, отказываясь от еды и питья, он легко разрушит планы миссис Райт, но Вячеслав Михайлович передумал.