Следи за знаками судьбы

– А может, не стоит с этими глыбами мучиться? Сделай вдоль стены подиум от камня до камня, на него какой-нибудь шкаф взгромоздим.

– Не-ет, я люблю, чтобы всё было надёжно.

Через день Лёня приступил к последней глыбе. С утра они все вместе первый раз пошли в садик. Через два часа бабушка отправилась забирать внука, а Лёня вышел к проходящему московскому автобусу, в котором ехала прилетевшая из Израиля знакомая Рины и должна была передать от неё новогодние подарки. Возвращаясь с коробкой, ему пришлось несколько раз отвечать на вопрос, где он такую красоту купил. Уже привыкший к провинциальной непосредственности, он терпеливо и обстоятельно отвечал, что это подарок. От друзей. Из-за границы, да, из Израиля, да, на московском автобусе с попутчицей передали.

Дома бабушка доложила, что первый день в садике прошёл прекрасно, Натан долго прощался с новыми подружками и обещал им снова прийти. Сейчас спит, утомлённый общением со сверстниками.

Лёня переоделся и взялся за ломик.

– Ба, как ты думаешь, почему эта глыба так криво стоит? Неужели так было задумано?

– Да нет, видишь, камень треснул? Явно после пожара раскрошился и опрокинулся на стену. Ты попробуй его разбить, чтобы вынимать по частям.

Он вбил лом между камнем и стеной и, действуя им как рычагом, довольно легко отодвинул его:

– Кажется, там подвал…

Несколько ударов, и камень треснул. Он вытащил несколько крупных камней, оттащил их поближе к выходу и присел на корточки:

– Бабушка, гляди!

– Что, клад Гришки Кайло?

– Нет, скорее, Серёги Царька…

– Нет, если бы был Сергеича, он бы ничего ценного не оставил. Наверное, это тайник погибшего курьера, чей труп после пожара здесь обнаружили.

Тайник явно был давним. Выложенной камнями квадратной нише в полу крышкой служила, наверное, половица. Когда дом горел, один из камней, самый большой, раскололся и накрыл её. Чемоданчик отлично сохранился за четверть века.

– А что это на ручке?

– Цепь с браслетом.

– В таких драгоценности перевозили.

– Ага, или наркотики…

Лёня подцепил ручку чемоданчика плоским загнутым концом лома и вытащил его на поверхность. Повертел в руках: не оплавлен, не закопчён. Достал из инструментального ящика стамеску и молоток и несколькими ударами взломал его.

– Что там? – слабым голосом спросила бабушка.

– Деньги.

– Старые? Которые в девяностых ходили?

– Доллары, ба.

– Вызываем полицию?

– А вот фигушки! Нам весь год бабло прёт, а мы отнекиваемся. Деньги, конечно, грязные. Я обещаю, мы не будем их тратить на себя без крайней необходимости. Пусть лежат, мне Марья Кузьминична велела следить за знаками судьбы.

– Сколько здесь?

– Слышал, что вмещается в стандартный кейс 700 тысяч. То есть семьдесят пачек. Но это новых, потрёпаные чуть больше места занимают.

– А сколько будет полтора миллиона рублей?

– Примерно две пачки.

– Всего-то?

Наталья Алексеевна вышла и вскоре вернулась с мятым конвертом в руках. Взяла две пачки и вложила их в конверт.

– Что это?

– Это рукой Царёва написано: «Я обещаю: всё будет хорошо!». И подпись. Он мне в нём летом телефон передал. Видишь, конверт фирменный, судя по шрифту, израильской клиники, где он лечился. Его заклеивать не будем, а вложим в другой конверт, который заклеим. Сунешь в Ринину коробку, постарайся, чтобы не было видно, что её вскрывали. А открывать её будешь при посторонних.

– А как они поймут, для кого деньги? Надо хоть фамилию написать.

– Я не знаю фамилии. Иван Иванович звал мать Валентиной. Дочь Наташа. Пусть они Серёгины грехи отмаливают.

Они перенесли деньги наверх в комнату Лёни. Он включил компьютер. Загудел принтер. Выполз в лоток белый конверт с надписью: «На лечение Наташи».