Читаем Следопыт полностью

— Мерген-ага, думаю, что опасности для жизни вашего сына нет никакой, отвезете его вместе со старшиной в больницу, а мы продолжим преследование.

И он с людьми отправился к тому месту, откуда стреляли контрабандисты. Пробирались осторожно. Миновали поворот. Баллы, оказывается, упал в небольшую, похожую на чашу, ямку у самого поворота. Когда сейчас, уже засветло, они перешагивали через спасительную чашу, увидели на дне ее запекшуюся кровь.

Сухов остановился и осторожно посмотрел за поворот. Но сколько он ни вглядывался в то место, откуда вчера стреляли, опытный глаз пограничника не отметил там никаких признаков опасности, видимо, нарушители отправились дальше.

После этого поворота и несколько выше него выступ становился шире. Чуть подальше на нем уместилось несколько крупных, оглаженных временем, камней. Наверно, из-за них и был подстрелян Баллы. Если бы бандиты пропустили мальчика за поворот, то пули попали бы в Сухова, а следопыта могли бы взять живым.

Иван Павлович сокрушенно покачал головой и не заметил, как сказал вслух: «Чуть не отдал ребенка в руки извергов». Он понял, что враги были в более выгодном положении, и подумал: «Да, правду говорят: тому легче бывает в схватке, кто лучше знает местность».

В каменной стене́ виднелась пещера. Сухов подошел к ней с револьвером. Вход в нее узок, а внутри она более обширна. Можно встать во весь рост и даже пройтись по пещере. В ней было смрадно Контрабандисты, видимо, приняли изрядную долю опиума, теперь их догнать нелегко. В одном углу валялись дрова. В другом беглецы, наверно, разводили огонь и кипятили чай. На потухшей золе заметен след кумгана.

Пограничники молча осматривали пещеру. Вдруг послышались приближающиеся шаги. Люди в удивлении переглянулись. Сухов осторожно выглянул наружу. Увидел, как из-за поворота показался Баллы, а за ним Мерген-ага и Иванов. Мальчик, медленно ступая, шел сам. Сухов забеспокоился. И все же, не скрывая радости, шагнул им навстречу:

— Мерген-ага, да что же это вы делаете, почему не спустились вниз?

— Нести раненого вниз по узким выступам нелегко, да и опасно. К тому же мальчику стало лучше. Рана, возможно, и вправду не из опасных. Мало того, что са́м пошел, так еще и непременно хотел знать: как тут у вас. А я прикинул: до вершины недалеко, с нее же легче спускаться вниз. Правда, там, где кончается выступ, будет почти отвесная стена и взобраться по ней нелегко, но как-нибудь и ее одолеем…

Мурадгельды хорошо знал горы. Как он и говорил, выступ уперся в каменную стену, вышиною в человеческий рост. Было нелегко поднять туда ослабевшего мальчика. Взбираясь по неглубоким ступенькам, кем-то выдолбленным в стене, Сухов и Иванов первыми одолели этот подъем Баллы уверял, что и сам взберется наверх. Но снизу Мерген, а сверху Иванов помогли ему подняться на вершину кручи. Остальные тоже поднялись. Немного отдохнули. Теперь они должны расстаться: Иван Павлович с пограничниками отправится в одну сторону, а Мурадгельды с сыном — в другую, туда, где легче спускаться мальчику.

Мурадгельды пристально поглядел на Сухова, видимо, хотел что-то сказать ему, но, заметив на лице пограничника смущение, сдержался.

— Мерген-ага, вы что-то хотели мне сказать? — несмело спросил Сухов.

— Действительно, хотел сказать, но сейчас этого не стану делать, — отмахнулся Мурадгельды.

— Почему же не станете? Возможно то, что вы скажете, пойдет мне на пользу.

— Ну, если так, — помедлил Мерген. — У нас, туркмен, говорят: «Кто не послушается старшего, того постигнет неудача».

— Верно говорите, Мерген-ага. Я должен был прислушаться к вашим словам, — подтвердил пограничник.

А Мерген продолжал свои горькие рассуждения:

— Это верно, что Баллы стал хорошим следопытом, но ведь он еще мал, а горы здесь коварные и враг не из простых… Не послушавшись меня, вот вы со всей этой горной сложностью да вражеской хитростью и повстречались. А поступи вы более хитро, наверняка, поймали бы контрабандистов в сети, которые они расставили для нас…

Мерген умолк и посмотрел на приунывшего Сухова. И тут же добавил:

— Ну, ничего, не огорчайтесь. Значит, Баллы было суждено это несчастье, а сама рана, кажется, и вправду не тяжелая, быстро заживет. Но в следующий раз постараемся быть более вдумчивыми и осторожными.

— Да, конечно, мы малость сплоховали, могли бы захлопнуть контрабандистов в их собственном капкане, — огорченно проговорил Сухов. — Он помолчал в раздумье и тяжело вздохнул: — Верно, говоришь, Мерген-ага, чтобы быть хорошим пограничником, нужно отлично знать горы и уловки тех, кто в них шатается.

В это время к подножью горы с ее более покатой стороны подкатила повозка и стоящие там люди отсюда, сверху, казались муравьями. Сухов и Мерген простились. Мурадгельды и Иванов, помогая Баллы, стали осторожно спускаться вниз.

Сухов понимал, что ему легче было настигнуть контрабандистов, если бы с ним остался Мерген, но нелегко было сказать отцу: «Поручи раненого сына Иванову, а сам помоги нам преследовать нарушителей». Не смог сказать так еще и потому, что считал себя в мере виновным в том, что произошло с Баллы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза