Читаем Следопыт полностью

Все трое стали спускаться вниз. От шума их шагов проснулся Мурадгельды Мерген и в недоумении потянулся к ружью. Увидев же пограничника, отнял руку от приклада.

Мерген в знак уважения поднялся с войлочной подстилки, поздоровался. Начальник заставы высок, худощав, туго перетянут коричневым лоснящимся ремнем. Чабан же был широким в кости и, может, поэтому казался невысоким. На самом же деле они с Суховым примерно одинакового роста.

Иван Павлович Сухов вытер уже мокрым платком стекающий с лица пот и присел на камень передохнуть. Гимнастерка на нем — темнее обычного, видимо, тоже была совершенно мокрой. Мерген догадался, что он — и много прошел, и очень спешил.

— Товарищ начальник, по доброму ли делу торопился? Вроде бы и под дождем не был, а весь промок, поя хоже, что прибыл издалека.

Иван Павлович перевел дыхание:

— Нет, Мерген-ага, не издалека я иду. На рассвете обнаружили следы нарушителей границы. Подняли по тревоге заставу, сообщили в комендатуру и на соседние участки. Сейчас мы преследуем их. Бандиты ловко хитрят. Посыпают след такой чертовщиной, что даже собаки теряются. Вот мы и вынуждены идти без них. То и дело упускаем след нарушителей, кружим и снова с трудом его находим. Сейчас вот опять потеряли. Поэтому и пришли к вам.

— И хорошо сделали, — оживился Мерген. — Сейчас мы его попробуем отыскать, только покажите, где он потерян.

Когда они с Суховым стали уходить, Баллы не выдержал:

— А далеко отсюда место с затерявшимися следами?

— Нет, совсем недалеко, — проговорил Сухов, указав на отрог хребта.

— Папа, если это недалеко, я тоже хотел бы пойти. Овцы пока будут дремать в ущелье. С ними останется Акбай.

Когда Мерген обернулся, чтобы ответить сыну, Иван Павлович остановился и посмотрел на Мурадгельды:

— Пусть идет, может, в будущем и он станет хорошим следопытом.

Мерген согласился. Мальчик радостно побежал за взрослыми, даже забыв про своего верного друга. Увидел собаку только тогда, когда она забежала вперед:

— Акбай, вернись!

Пес остановился и, словно бы с сожалением, посмотрел на Баллы. Потом с явным неудовольствием заковылял обратно.

Сухов со спутниками направились к людям, отдыхавшим на горном отроге. Когда подошли ближе, мальчик увидел трех пограничников и двух колхозников. Мурадгельды пожал им руки, справился о здоровье. Глядя на подростка, один из пограничников улыбнулся:

— К нам, значит, присоединился богатырь, теперь врагам не скрыться.

Кое-кто засмеялся, а Баллы слегка покраснел. Затем все вместе направились к месту, где затерялся след нарушителей.

Баллы был внимательным и зорким мальчиком. Сам Мерген, давний следопыт, дивился его наблюдательности, какой-то особой способности сына разгадывать вроде бы совсем уже потерянные следы. «Ну, что ж, — думал он не без гордости, — парню было у кого учиться. Да и то верно, что дети обгоняют родителей. Вот и мой мальчик…» Но мысли его оборвали слова сына:

— Папа, вот здесь, по-моему, чей-то след… — Пасту-шонок наклонился, всматриваясь под ноги. Люди остановились, затем подошли к мальчику.

— Ну-ка, ну-ка, где этот проклятущий след? — оживился начальник заставы.

— Да вот же он, — указал Баллы на какие-то еле различимые приметы. — И здесь след. А вот там еще проходили, — продолжал показывать юный следопыт.

Молодой пограничник пригляделся и в смущении заметил:

— А мы с самого утра идем по следу вроде бы толь-ко трех нарушителей…

Сухов внимательно следил за Баллы:

— Где, где, говоришь? А, верно, камешки сдвинуты с места, сухая трава примята. Молодец! Ну-ка, где еще? И здесь правильно: хворостинки надломлены.

Все с восторженным любопытством смотрели на мальчика, который утверждал, что здесь прошло больше трех человек.

— Пожалуй, так оно и есть, — в раздумье заметил Иван Павлович. — Ну, не будем задерживаться. Возможно, бандиты прошли здесь недавно. И если идти быстрее, можно их догнать.

Баллы постоял, вглядываясь под ноги, и заметил, что люди, по всему видимому, прошли здесь ночью. Один из них споткнулся, не заметив даже крупного камешка.

— Да, верно, — поддержал парня Сухов, — а здесь вот нога провалилась в нору, безусловно шли в темноте.

Не переставая повторять: «молодец», Сухов шел рядом с Баллы. Мурадгельды с гордостью поглядывал на своего взрослеющего сына.

Когда следы потянулись по песчаным местам, юный следопыт на мгновение остановился. Немного поотставшие люди, тяжело дыша, догнали их.

— Папа, как зовут того человека, который украл у нас с Караджа верблюдов? — спросил вдруг он.

— Таймаз-котур. А почему ты о нем спросил? С чего это он тебе вспомнился? — удивленно посмотрел на сына Мурадгельды.

— Один из тех, кого мы преследуем, кажется, и есть тот самый человек, Таймаз-рябой. Видишь, папа, его ступня больше, чем остальные, шаги шире, потому что Таймаз-котур человек крупный. Присмотрись внимательно: носки у него немного внутрь, человек он, видимо, также жестокий и хитрый. Я хорошо запомнил ступни еще с того раза, когда шел за верблюдами. По их следам я пришел прямо к дому Таймаза, и он на меня посмотрел с такой ненавистью!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза