Следопыт

Прошла ночь прощания, а на заре старик стал заметно ослабевать и, как предвидел Торрибио, с восходом солнца угас. Он испустил последний вздох со счастливой улыбкой на устах, ласково сжимая в одной своей руке обе руки жены, в другой руки сыновей, заливавшихся горькими слезами.

Едва только тело знаменитого растреадора опустили в могилу, как донья Хуана, простирая над ней руку, обратилась к своим сыновьям и сказала глухим, но торжественным голосом:

— Дети, надо отомстить за него!

— Отец наш отомщен, — ответил Торрибио, — его убийца уже умер!

— Кто это сделал? — спросила она с заискрившимся взором.

— Я! — просто отозвался Торрибио и в нескольких словах рассказал, что было в Росарио.

Донья Хуана, не прерывая, выслушала его рассказ, не сводя глаз с прекрасного юноши и опершись рукой на его плечо:

— Ты хорошо сделал, сын мой! — сказала она, когда он кончил.

После того донья Хуана набожно опустилась на колени перед свежей могилой, сыновья последовали ее примеру, — и все трое молились долго и усердно.

— Мир праху его! — сказала донья Хуана, поднимаясь с колен, — Кровь за кровь, теперь нам здесь больше делать нечего. Пойдемте!

Уходя, она обернулась и еще раз взглянула на могилу. «До скорого свидания!» — прошептала она и медленно направилась к дому.

Вернувшись в ранчо, она слегла и уже больше не вставала. Она не жаловалась ни на что, но с каждым днем заметно угасала. Однажды вечером она призвала сыновей:

— Дети, — сказала донья Хуана слабым, но явственным голосом, — сегодня ровно месяц, как скончался ваш отец! Я знаю, что мне остается прожить всего лишь несколько часов!

— Мама! Дорогая мама! Что ты говоришь?! — горестно воскликнули оба.

— Смерть пришла, я это чувствую! — продолжала она. — Господь так милостив, что призывает меня к Себе, чтобы соединить с моим возлюбленным супругом! Мне было слишком тяжело в разлуке с ним, с дорогим моим Хуаном Мигелем! Я счастлива теперь, что иду к нему, не плачьте обо мне!

Она умолкла на минуту, затем продолжала как-то отрывисто:

— Бедные дети, вы остаетесь одни, но я и отец, мы невидимо всегда будем с вами! Любите же друг друга со всей братской нежностью и никогда не расставайтесь; храните в сердцах ваших воспоминание о тех, которые так горячо любили вас; Торрибио, я поручаю тебе брата, береги его и никогда не покидай!

— Клянусь вам, дорогая мама! — воскликнул молодой человек, подавляя рыдание.

— Благодарю тебя, сын мой! Когда меня не станет, опустите тело мое в одну могилу с вашим отцом. Мы с ним были соединены в жизни, соединимся и в могиле. Силы мои слабеют, я хочу вас благословить!

Оба молодых человека опустились на колени друг подле друга и склонили головы.

— Да благословит вас Бог, дети мои, будьте добрыми, честными людьми, и вы будете счастливы! — тихим голосом произнесла донья Хуана, опустив руку на головы сыновей; те рыдали, закрыв лица руками, тогда как умирающая тихо молилась, обратив глаза к небу.

В это время послышался тихий звук колокольчика.

— Ну, дети, встаньте и поцелуйте меня! — сказала больная. — Ах, дети, дети! — прошептала она в ответ на их нежные ласки. — Вы могли бы заставить меня пожалеть о жизни, если бы я не знала, что через несколько минут соединюсь на век с вашим отцом! Не плачьте, дайте мне приготовиться, чтоб я могла достойно предстать перед своим Творцом!

В комнату умирающей вошел священник со Святыми Дарами. Больная причастилась. А когда священник удалился, молодые люди снова вернулись к ее изголовью и больше уже не отходили от нее.

Прошло еще несколько часов. Донья Хуана ослабевала все более и более; лишь время от времени уста ее произносили одно какое-нибудь слово, а под утро глаза ее вдруг широко раскрылись, легкий румянец залил лицо; она приподнялась и обхватила руками головы своих сыновей.

— Благословляю! Любите друг друга! Торрибио, поручаю тебе брата! — произнесла она ослабевшим голосом, затем поцеловала поочередно обоих молодых людей, обезумевших от горя; взгляд ее принял какое-то неземное блаженное выражение, и она радостно воскликнула: «Боже, прими мою душу!»

Руки ее опустились и повисли; слабое дыхание вылетело из уст, — и она тихо упала на подушки. Ее не стало, но лицо ее сохранило все то же выражение счастья и радости, какое было на нем в последние минуты ее жизни.

Горе обоих молодых людей не поддавалось никакому описанию: в течение одного месяца они лишились всего, что у них было дорогого в жизни, и остались одинокими, осиротелыми, без близких и родных, без семьи и опоры.

Спустя пятнадцать дней после похорон доньи Хуаны, молодые люди, устроив свои дела, отплыли из Буэнос-Айреса простыми матросами на английском трехмачтовом судне «Сандерленд». Торрибио хотел пройти корабельную школу и изучить на практике все, что ему уже было прекрасно известно в теории. В течение шести месяцев он успел стать отличным моряком, которому уж не оставалось ничему более учиться, а потому, проплавав четырнадцать месяцев на

«Сандерленде», оба брата распрощались со своим судном в Нью-Йорке.