Немец нахмурился – то ли задумался, то ли решил, наконец, обидеться.
«…ещё за палаш схватится, вызовет на дуэль…
Гадкий смешок из темноты сознания
– Йа-а-а, я сам в…. как это… шестьдессьят шетвёртый год стрелялль по фрьегатт датский адмиралль Докум! Пруссия тогда воевайст с Дания, и я служийт на канонен бот под команда капитейн фон Яхманн! Это былль гроссер побьеда!
«…вот чёрт, как неудобно! Немец-то прав – действительно, во время второй Шлезвигской войны пруссакам и датчанам случалось сталкиваться на море. Совсем из головы вылетело…
– Говорите, великая победа? Помнится, датчане заявили то же самое!
– Весь датчане есть наглый лжец! – уверенно заявил пруссак. – Они ещьё… говорилль… …ик!..
И замолк, словно прикусил язык.
– Камрад Остелетцки, что это йест?
Поперёк ступенек на крыльце резиденции темнела какая-то масса.
– Ихь йесть… тот… нежиффой?
Венечка взял лежащего за руку – она была ещё тёплой, мягкой – и перевернул на спину. Бледное, без кровинки, лицо с закрученными вверх тонкими усиками. Распахнутый форменный сюртук, крахмальная сорочка обильно залита красным. На груди, слева – тёмное, почти чёрное отверстие в форме крошечного треугольника. Из него скупо сочилась кровь.
– Оу, шайзе! Это есть Людвиг… дритте… третий совьетникь наш миссия. Он осталлься старший в резиденций… сегодня за
Венечка наклонился пониже.
– Кинжалом в сердце. Для того, чтобы так ударить нужна твёрдая рука.
Скрежетнула сталь, покидая ножны.
– Надо пойти, посмотрелль!
Похоже, немец трезвел на глазах.
– У вас ист… йесть ваффе… орудий?
Венечка похлопал себя по бедру, где висел кортик.
– Считайте, что нет. Ладно, как-нибудь… в доме ещё кто-то есть?
– Толлько слюга ист. Их тоже убилль есть?
– Вот сейчас и выясним….
Остелецкий огляделся по сторонам. Возле крыльца стояла, прислонённая к стене, большая лопата на толстой деревянной рукояти. Он взял, примерил по руке.
– Пошли?
На второе тело – судя по ливрее, лакея – они наткнулись в холле первого этажа, и сразу увидели жёлтые отсветы, пляшущие по ступеням, ведущим наверх. Венечка схватил пруссака за рукав и увлёк в нишу за колонной – ровно за секунду да того, как на лестничном пролёте показались двое мужчин.
Тот, что шёл впереди был невысоким и каким-то скрюченным. Фонарь, прикрытый жестяной шторкой почти не освещал владельца – Венечка едва-едва мог разглядеть, смуглое лицо типичного выходца с Балкан. Одет он был соответственно – короткая, пёстро расшитая безрукавка распахнутая на груди, поверх албанской накидки, перетянутой кушаком.
Второй казался рядом с ним настоящим гигантом. Лет пятидесяти или немного больше, очень смуглый, но явно европеец – жёсткое, костлявое лицо с широким лбом украшала раздвоенная борода. В отсветах фонаря, который он держал в поднятой левой руке (правая была занята тростью, на которую незнакомец не опирался, а просто нёс её, взяв за середину) поблёскивали пронзительные глаза. В глаза Остелецкому бросился приметный шрам на левой щеке.
– Хальт![15]
Пруссак вывалился из-за колонны, размахивая палашом. Идущий впереди «албанец» испуганно отпрянул назад, выронив лампу – та с жестяным стуком покатилась по мраморным плитам пола. И – не погасла: жестяная шторка отлетела в сторону, и холл залил тусклый, колышущийся жёлтый свет.
– Зи зин байде фехафтет! Нихт…[16]
Что именно «нихт» – обер-лейтенант сказать не успел. Бородатый неуловимым движением переместился из-за спины своего спутника и сделал резкое движение. В правой руке тускло блеснул металл.
Пруссак замахнулся своим оружием и кинулся на бородатого. Венечка в бытность свою в Морском училище манкировал фехтованием – не то, что Казанков с Греве, часами попадавшие в гимнастическом зале – но даже его скромных познаний хватило, чтобы оценить отточенность и плавность движений незнакомца. Он легко ушёл от взмаха палаша, крутанул запястьем. Клинки взблеснули, сплетаясь, и оружие бравого моряка задребезжало по ступеням. Ошарашенный обер-лейтенант шагнул назад – тонкий клинок опасно сверкнул у его горла.
– Н-на, паскуда!