Страшный удар потряс броненосец. Остелецкий, не устояв на ногах, покатился на палубу. И ещё два удара, послабее, один за другим.
«Второе Я» икнуло и послушно растворилось в грохоте нового залпа.
Этой привычкой – беседовать с воображаемым внутренним голосом – Венечка обзавёлся ещё в Морском Училище. И с тех пор приобрёл среди товарищей стойкую репутацию молчуна. Ни Серёжа Казанков, ни барон Греве, именуемый однокашниками «Гревочка», так и не смогли понять, что гардемарин Остелецкий вовсе не отмалчивается – просто у него другой, более интересный собеседник…
По железу застучали башмаки, и в люк просунулся командирский вестовой. Его круглая веснушчатая физиономия была вся перемазана кровью.
– Вашбродие господин лейтенант, скорей на мостик! Командира убило, командовать некому!
Уже карабкаясь по трапу, Венечка вспомнил о письме Казанкова – тот в деталях описывал, как принимал командование «Стрельцом» после ранения командира монитора.
Похоже, история склонна повторяться. Вот только корабль у лейтенанта Остелецкого, посерьёзнее – не антикварный, времён войны Севера и Юга, монитор, а новейший броненосный таран! Правда, в русском флоте кораблей такого класса пока нет, и тактики для них никто не разрабатывал.
Но ведь всё когда-то случается впервые?
– …он ещё в начале боя скомандовал снять османскую тряпку и поднять Андреевский флаг. – угрюмо сказал Сташевский. Когда Венечка появился на мостике, мичман передал ему командование и теперь стоял рядом с рулевым.
– Как погиб Карл Романыч? – спросил лейтенант.
– Осколок попал в смотровую щель. Снаряд разорвался на крыше каземата, вот ему и прилетело. И, главное, глупо-то как – на остальных ни царапины, а тут прямо в сердце!
Бирстрома на корабле успели полюбить – как офицеры, так и матросы.
– А что Евгений Фомич?
– Старший офицер в самом начале боя был контужен. Прислонился неосторожно к броне, а тут в рубку снаряд и угодил. Отнесли в кают-компанию, сейчас с ним доктор возится…
Остелецкий кивнул. Старшему офицеру ещё повезло – обычно в таких случаях человек превращается в бурдюк, наполненный осколками костей и кровавым фаршем. Без единой, что характерно, царапины снаружи.
– Руль право! – скомандовал он, и рулевой быстро закрутил дубовый, с яркими бронзовыми накладками штурвал. «Хотспур», отличавшийся куда большей поворотливостью, нежели прочие броненосцы, резво покатился вправо. Из башен замершего в полутора милях «Инфлексибла» последовательно выбросились четыре столба дыма, подсвеченного изнутри багровым. Шестнадцатидюймовые снаряды подняли высоченные, с колокольню, столбы воды с придонной илистой мутью.
– Мелко тут… – заметил мичман. – Если верить лоции, под килем и трёх саженей не будет.
– Лоции надо верить. – наставительно произнёс Остелецкий. Куда ж мы без лоции-то? А что мелко, так оно и к лучшему. Случись что – вовсе не потопнем, надстройка и крыша каземата останутся над водой.
При этих словах рулевой украдкой, чтобы не видело начальство, сплюнул через левое плечо. Скажут тоже – «потопнем!» Разве ж можно о таком?..
– Ворочай на прежний кус, голубчик. – скомандовал Остелецкий. – Прянишников своё дело знает, наверняка уже перезарядился…
Действительно, стоило форштевню броненосца повернуться в сторону «англичанина», из правой передней амбразуры ударило орудие.
– Мимо, недолётом легло. – оценил результат выстрела Венечка. В ушах протяжно звенело.
Броня «Хотспура» загудела от двух подряд попаданий.
– Каземат и правая скула. – прокомментировал Остелецкий. – Опять двадцатифунтовки, ерунда. Нам они не страшны.
Он обернулся к мичману.
– Дмитрий Платоныч, велите прибавить оборотов. Раз уж попасть никак не получается – попробуем пришпорить англичанина!
– «Пришпорить»? – Сташевский вытащил из амбушюра латунной переговорной трубы кожаную затычку и передал распоряжение командира. – Что за странная мысль… почему именно пришпорить?