Следствие по-русски-2

— То же самое относится и к «благим намерениям», — напом­нил я. — Если ты хоть на секунду сможешь отойти от предвзято­сти и предположить, что мои подозрения правильны, то ты смо­жешь увидеть, какой опасности будет подвергаться Зимин, если...

— Не могу! — перебил меня иерей. — Не могу я предположить это даже на секунду! Девушка находится под моей опекой. Речь идет о ее жизни и здоровье, а ты... ты...

— И все же подумай, — попросил я. — А когда подумаешь, подъезжай к воротам особняка Зимина. Завтра, в семь часов, я буду ждать тебя там. Только постарайся, чтоб тебя не видели. Мы проводим их до аэропорта.

— Завтра я буду провожать ее до аэропорта, — поднялся со стула иерей. — Но я буду находиться рядом с ней, а не следить, выглядывая из-за угла. Ты очень расстроил меня, Коля. Я не ожидал этого от тебя. Это не просто подозрения. Это поступок. Это позиция... Извини, я не хочу больше об этом говорить. Ни сейчас, ни потом... Мне пора идти. А тебе я искренне советую подумать над твоей позицией. С первого взгляда это может по­казаться незначительным, но все куда опасней, чем ты думаешь. Для тебя опасней...

Он вышел, а на кухню, где мы с ним сидели, заглянула обес­покоенная Лена.

— Вы поссорились? — тревожно спросила она. — Почему Анд­рей ушел такой расстроенный? Даже проститься забыл... Что у вас произошло?

— Позиция, — вздохнул я. — Видишь ли, я считаю, что чело­век, которого он взял под свое покровительство, — преступник. Андрей пытается защитить девушку от опасности, которой она подвергается, а я опасаюсь, что нужно защищать других людей, и как раз от нее. Ее мать попросила Разумовского убедиться в безопасности девушки, в том, что она находится в надежных руках, и может быть, дать какой-то совет, позволивший бы выве­сти ее из зоны риска, в которой она невольно оказалась, будучи влюбленной в очень состоятельного и неплохого человека, на ко­торого в течение последнего полугода идет настоящая охота... Точнее, на его деньги... А у меня есть очень серьезные подозре­ния, что она и является источником этих бед.

— Ты убежден в этом? — спросила Лена.

— Иначе я не стал бы расстраивать Разумовского, — сказал я. — Я прекрасно понимаю, что он сейчас чувствует. Это ведь не простое расхождение мнений... Может быть, он прав, и это дей­ствительно позиция... Но сейчас тот редкий случай, когда я не могу уступить ему, как бы мне этого ни хотелось. Боюсь, что если я уступлю и приму желаемое за действительное, то эта ошибка может дорого стоить одному человеку. Вот ведь задача какая... Мне самому не очень нравится эта ситуация, и я догадываюсь, чем обернется «победа» моей позиции. Как воспримет это Разу­мовский, каким ударом это будет для Зимина... Он очень любит ее. Ему никогда не везло с женщинами, и вот... повезло. Она сей­час составляет смысл его жизни... Знаешь, мне хотелось бы оши­биться, и я даже не боюсь в этом случае выглядеть подозритель­ным, мелочным скептиком. Честное слово, это было бы для меня даже радостно... Но как я должен поступить сейчас, предполагая возможность весьма плачевного исхода? Здесь встают очень су­щественные различия между убеждениями Разумовского и прин­ципами моей работы. До сегодняшнего дня, вопреки всем зако­нам, эти противоположности уживались, объединенные желанием защитить и помочь. Но рано или поздно — все равно должно было произойти то, что произошло. Я прекрасно понимаю его, но уступить не могу. Сейчас дело не только в нас. Вопрос стоит о жиз­ни постороннего человека. Может быть, мне действительно не стоило ему ничего говорить?

— Мне кажется, что дело в умении делать выводы, — сказала Лена. — Как воспринимать подобные случаи — как закономер­ность или как исключение. Строить мировоззрение на частности и жить с оглядкой на нее или сознательно отдавать себе отчет в существовании подобного, но четко определять это как част­ность...