Следствие по-русски-2

— Знаете, что это такое? — задумчиво глядя на кучу металла, спросил я. — Это и впрямь клад... То есть это было кладом сто лет назад. Какой металл был самым ценным в те годы? Вот этот. Алюминий. Дороже золота. Его получение было сложнейшим процессом, за это он и ценился. Помните, Менделееву подарили невероятно дорогой подарок — алюминиевый кубок? А история про экстравагантного миллиардера, построившего себе яхту из алюминиевых пластин и додумавшегося скрепить эти пластины медными болтами? В результате самая дорогая яхта мира благо­получно пошла на дно. Так что перед нами наиболее драгоцен­ный металл тех лет. По ценам того времени здесь миллион, не меньше. Миллион, не стоящий теперь и рубля. Бывает и так.

— Но... Может быть, какая-то историческая ценность? — не сдавал своих позиций Баранов. — Может быть, это все... кому-то принадлежало? Или как-то собирается в единую фигуру... Ста­туя или какая-то конструкция.

— Не принимай близко к сердцу, Игорь Викторович, — посо­ветовал я. — Бывает так, что не ждешь и ржавого гвоздя, а нахо­дишь такое, что полстраны диву дается, а иногда полжизни на поиски тратишь, а результат... Вот такой. Я уже слышал истории, когда находили подобные тайники, битком набитые давно ут­ратившими ценность предметами. Ни материальной, ни истори­ческой ценности они уже не представляют. Но куда более инте­ресен тот факт, что клад действительно существует... А какой был момент, когда Сева вытаскивал эти коробки из тайника?

— У меня в глазах искорки от рубинов и изумрудов пляса­ли, — грустно признался Баранов. — Знаешь, такие маленькие, разноцветные огоньки на груде драгоценных камней. Он хотя бы в тайник пару червонцев золотых положил, что ли... На память. Эх, как обидно! Но делать нечего. Пора уходить. Сева, переложи этот металл в сумки и отнеси в машину, захватим с собой. Я все же надеюсь, что... А вдруг в них что-то спрятано? Внутри?

- Нет, — покачал я головой. — Нет там ничего, это же ясно. Но если возникло желание поработать лобзиком, то... «Пилите гири, Шура, пилите. Они золотые».

— Складывайте металл в сумки, — распорядился Баранов. — Берите этих подонков и...

— Подождите, — неожиданно шагнул вперед иерей. — Что вы собираетесь с ними делать?

— Какая разница? — удивился Баранов. — Они вам что, род­ня? Найдем, что делать. Они меня на такие «бабки» подсади­ли, что фантазия у меня будет хорошо работать. Что-нибудь придумаю.

— Я не могу вам этого позволить, — сказал Разумовский.

— Не понял? — опешил Баранов. — В каком смысле?

— Так нельзя, — сказал иерей. — Вы увозите их, чтобы судить но тем законам, которые не приняты между людьми. Я уже не говорю о том, что уподобляться им и самим становиться убийца­ми нельзя. Каждый человек имеет шанс на раскаяние. Даже самый отпетый негодяй. Нельзя лишать их этого шанса. Есть официаль­ные органы, преступников нужно передать в руки правосудия, а уж там... Их судьба будет зависеть от них самих. Исправятся они, приняв наказание от людей и, раскаявшись перед Господом, или же не затронет их души страх перед наказанием иным, высшим, но этого шанса отбирать у них нельзя. Не нам их судить. Не так.

— Он что — спятил? — спросил меня Баранов. — Какое «ис­купление»? Какое «раскаяние»? Какие «людские законы»?

Закусив губу, я посмотрел в упрямые глаза иерея и вздохнул:

— Во всяком случае, он в это верит... насколько я помню, в Биб­лии есть притча о заблудшей овце, отыскав и вернув которую пастух радуется больше, чем обо всем прочем не потерявшемся стаде. Я-то в это не верю, но, говорят, бывает и такое. Редко, но бывает.

— Да не хочу я его слушать! — возмутился Баранов. — Берите этих подонков и тащите их в машины...

— Нет, — сказал иерей и сделал еще один шаг вперед. — Так нельзя. Я не могу позволить вам сделать это. Нельзя так.

— Да что происходит?! — разозлился Баранов. — Кто вас во­обще спрашивает? Вы у себя командуйте, а здесь моя террито­рия, мои законы и моя власть. Ведите их в машину, я сказал!

 Разумовский заслонил собой побледневших убийц и отрица­тельно покачал головой. Мысленно я трижды назвал себя идио­том, трижды нарек так Разумовского и встал радом с ним. Бан­диты нерешительно топтались на месте, переводя взгляд с креста на груди священника на красного от злости Баранова.

— У меня и так терпение на пределе, — с угрозой предупредил он. — Вы нам помогли. Я вам благодарен. Зачем портить отноше­ния? И из-за кого?! Из-за них? Вы ведь сейчас сами себя рядом с ними поставили, вы хоть это понимаете?

— Между вами, — невинно поправил я. — Мы на одинаковом расстоянии между ними и тобой. Такие вот дела... Игорь Викторо­вич, я ведь его знаю, он упрямый — не уступит. Неужели тебе эти двое так уж нужны? Они и без того понесут наказание, к чему тебе лишнее дело на себя вешать? А так ты... это... благое дело сдела­ешь, во! Благое дело, значит, своего сердца послушав. Вот блин! Батюшка, говори лучше ты, я в этом ни фига не смыслю...

— Я тоже, — хмуро сообщил Баранов. — Это у вас блажь в го­лову ударила. Какая милиция? Вы о чем говорите? Это меня обокрали! Меня предали! Меня подставили!