Следствие по-русски-2

- Вяленой, — подтвердил иерей. — Рыба, правда, не от меня… От Игната...

— Ах от Игната! — «обрадовался» я. — Ну тогда конечно. Раз от Игната. С Игнатом мы друзья с детства... Ты мне лапшу на уши не вешай! Кто такой Игнат? Я его знать не знаю. С чего это он мне рыбу передавать станет? С каких-таких интересов?

— Да без всяких интересов, — заверил Разумовский, клятвенно складывая руки на груди. — Целый мешок подарил. Я отбивался, как швед под Полтавой, но его же не переспоришь. Хороший му­жик Игнат. Рыбак. Он в соседней деревне живет. А брат его в го­роде. Правда, помер его брат с месяц назад... Здоровенный мужик был и не болел никогда, а тут взял и помер. Жену оставил с двумя детьми маленькими. А у той тоже никого. Единственный корми­лец муж был. В общем, бедствуют сейчас. Милиция говорит, что криминала не усматривает. Но очень уж странная смерть. Вот ин­тересно мне: есть ли на свете такие травки, чтоб можно было ими человека отравить и следа в организме не оставить?

— След всегда есть, просто для этого нужно знать, что искать, — сказал я. — Есть такие отвары, которые могут любого судмедэк­сперта в недоумение привести. Я тебе сегодня за обедом один такой продемонстрирую.

— Вот я так и знал, что есть! — обрадовался Разумовский. —

А то уж больно подозрительно: после его смерти какие-то парни уже раз пять приходили, требуют отдать какие-то авизо или рас­прощаться с квартирой. А куда же ей с детьми-то малыми по­даться? Не на улицу же. Сроку ей две недели дали, так что не волнуйся, времени у нас еще много. Во всяком случае, отобедать, не торопясь, мы успеем…

П Р И В К У С «С Л А Д К О Й Ж И З Н И».

...Он раздумывал над китайским проклятьем, на редкость не­винным, пока не дашь себе труда в него вдуматься: «Чтоб вы жили в эпоху перемен». Последние полтора года составили такую эпоху. Он чувствовал — еще одна такая перемена лишит его остатков разума.

С. Кинг. «Воспламеняющая взглядом»

. — За луку седла держись, — посоветовал Кузьмич, удерживая коня под уздцы. — Да за гриву... Теперь ногу в стремя… Перекидывай другую... Вот так, совсем другое дело. Словно всю жизнь в седле провел. Бери поводья, и — вперед.

— Нет, Кузьмич, ты мне сперва скажи, как тормозить, — по­просил я, с опаской взирая с двухметровой высоты. — Прежде чем бегать, нужно научиться падать. Сейчас-то оземь брякнуться не страшно, а вот как на всем скаку?

— Натянешь поводья и скажешь «тпр-ру».

— Тпр-ру, — повторил я задумчиво. — И она поймет?

— Она посообразительней нас с тобой, вместе взятых, будет. Поймет.

— А рулить как?

— Что делать?

— Управлять. Сказать «вправо» или «влево»? Тоже поймет?

— Поводья тебе на что? Натянешь влево, пойдет влево, натя­нешь вправо, пойдет вправо.

— Как руль значит, ага... Ну ладно. Поехали, — сказал я лоша­ди. — Слышишь? Поехали, говорю... Давай вперед, я кататься хочу!.. Не заводится, — пожаловался я Кузьмичу.

— Ты еще бензин в нее залей, — укорил меня Кузьмич. — Тебе бы сперва на баране потренироваться или на поросенке... Пришпорь ее, окликни. Лошадь-то смирная, голубь, а не лошадь.

— Смирная?.. — с сомнением пробормотал я. — Вон, зубы ка­кие... А копыта?..

- Грива, хвост, — передразнил меня Кузьмич и сильно хлопнул лошадь по крупу: — Но-о! Пошла!

— Вау! — успел сказать я, и деревья у дороги слились в одну сплошную стену.

— На стременах привставай! — крикнул мне вслед Кузьмич.

Я попытался привстать на стременах, но амплитуда конского шага и моих робких приседаний была слишком разная, и через сто метров я был вынужден с болью отказаться от этой мысли. (Кто хоть раз ездил верхом, поймет это.)

— Кузьмич, я на карьеры! — крикнул я и потянул повод влево, направляя лошадь через поля. — Тебе не тяжело? — спросил я ее. — Я хоть и не Разумовский, но если бы у меня кто-нибудь на спине болтался да еще понукал...

Я расправил плечи и глубоко вдохнул веющий мне навстречу ветер. «Красота-то какая, — подумал я. — Даже воздух словно не воздух вовсе, а аромат... Травы к осени клонятся, весь свой дух торопятся отдать, расплескивая его вокруг себя...» Миновав ред­кую, какую-то убранную и опрятную дубовую рощицу, я натянул поводья, останавливая лошадь, и соскочил на землю.

— Спасибо, рыжая, — сказал я, разминая затекшие ноги. — Это было здорово. Яблоко хочешь?

Сняв с лошади загубник, я вынул из кармана яблоко и протя­нул ей. Теплые губы осторожно сняли его с моей ладони, и лошадь захрустела «наливом», кося на меня иссиня-черным глазом.

— А это мне, — сказал я, доставая второе. Лошадь потянулась к яблоку, но я спрятал его за спину и сообщил: — Я тоже хочу! У тебя трава есть, а у меня только яблоко. Сама рассуди, я же не могу траву жевать.

Она требовательно ткнулась мне в плечо.

— Я тебе огрызок оставлю, — пообещал я.