Следствие по-русски-2

Лошадь презрительно фыркнула, обдав мое ухо жарким ды­ханием, и снова потянулась за яблоком.

— Да на, на... Жадина! — сдался я. — Но ты меня обратно по­везешь, договорились? А то опять не заведешься... Хорошая ты животина, — погладил я жесткий волос гривы. — Да уж больно добрая. Нельзя быть такой доброй, поняла? На добрых ездят все, кому не лень, а уж коль совсем безотказная будешь, так и воду возить начнут, — я погладил доверчиво тянущуюся ко мне голо- ну и попросил: — Ты погуляй тут пока. А я посижу... Местами здешними полюбуюсь на прощание...

Я подошел к обрыву и сел на краю, свесив ноги вниз. Огля­делся. Кругом, куда ни кинь взгляд, простирались леса. На гори­зонте они сливались с небом, словно растворяясь в нем и меняя цвет с ярко-зеленого на туманно - голубой. Высоко надо мной в небе застыл жаворонок. Зажмурившись от удовольствия, я отки­нулся назад, ощущая спиной пружинистую упругость трав. Ско­сил глаза вправо и посмотрел на испуганно застывшую на камне ящерицу. Серая, словно высеченная мастером-умельцем из ку­сочка гранита, она казалась маленькой статуей на огромном по­стаменте. Я показал ей язык. Она ответила мне тем же и сосколь­знула в траву — дразнить тех, кто сильнее, чревато. Сорвав травинку, я сунул ее в рот и уставился в бездонное небо, слушая деловитое гудение пчел и беззаботное стрекотание кузнечиков. Где-то в лесу начала свой отсчет кукушка.

— Кукушка-кукушка, сколько мне лет жить? — спросил я.

Она досчитала до двадцати трех и смолкла.

— Эй! — возмутился я. — А еще полсотни накинуть?

Кукушка «накинула» еще тридцать три.

— Что ты как скупердяй-меняла в лавке? — пожурил я. — Я же не в долг у тебя прошу... Дай еще полсотни.

Она отсчитала еще тридцать два, помолчала, видимо, размыш­ляя, добавила еще одно «ку-ку» и смолкла совсем.

— Будем считать, что это девяносто девять, — решил я. — Впол­не терпимо... Но мало.

— А зачем тебе больше? — поинтересовался незаметно подо­шедший сзади Разумовский. — Это уже жадность.

— Жить здорово! — ответил я. — Жить, работать, любить... Посмотри, какая красота вокруг. Чудо, что за красота.

Иерей закрыл ладонью глаза от солнца и посмотрел вдаль.

- Березки желтеть начинают, — сказал он. — Скоро раскрасится все, запестреет... А зимой снегом укутается, каждая ветка словно из белоснежного мрамора будет вырезана... А пока все ма­лахитовое... Какая силища в природе!.. Прощаешься?

— Да, — сказал я. — Настало время возвращаться.

Разумовский сел рядом, свесив ноги, и достал из кармана

румяное яблоко:

— Хочешь?

— Давай, —кивнул я. — Только незаметно, потому что...

Позади нас послышалось многозначительное пофыркивание.

Не оборачиваясь, я протянул яблоко, и теплые губы стянули его с моей ладони.

— Я знал, что ты в угро вернешься, — сказал Разумовский. — Если это твое призвание, то сложно делать вид, что это не для тебя, а?

— К слову сказать, благодаря тебе у меня такое ощущение, что я никуда и не уходил, — усмехнулся я. — Не знаю, как там насчет «призвания», но я просто хочу жить так, как считаю нужным. Делать то, что мне по душе... И есть один маленький, но важный момент, который мне никак покоя не дает. Помнишь, у китайцев есть проклятие: «Чтоб вы жили в эпоху перемен»? В России уже много лет длится именно такая эпоха. Меняются идеалы, нет ничего стабильного, нет уверенности в завтрашнем дне, да и вообще ни в чем уверенности нет. Все пенится, все бурлит... Можно отойти в сторону и наблюдать за всем этим «вспучиванием» со стороны, и хоть эти перемены все равно затронут тебя, но по крайней мере не так сильно, как тех, кто не понимает, что происходит. А можно попытаться самим собой стабилизировать это время, послужить для него опорой, карка­сом, позвоночником... В такую эпоху люди тянутся к тому, что надежно. К вечным истинам, к надежным людям, к вещам про­стым и неизменно необходимым: книгам, искусству... к работе. Вот и я не могу сидеть на обочине и ждать. Самим собой быть перестаю... Пришла пора возвращаться. Я говорил с Леной. Она все понимает...