Следствие поручено мне

— Ни боже мой, берите и владейте! — подтвердил Кочегаров. — Мне даже лучше, душа ослобонилась от греха. Спокойно спать можно, никто не обворует. А то бы достался мед паршивцу Ваньке — и поминай как звали!

— Какому Ваньке? — быстро спросил Сабуров.

— Да вы же его знаете, бандюгу — Ваньку Соколовского! — сказал Кочегаров. — Мы же вместе его летом похоронили. — У старика дико вдруг заблестели глаза. — Он из-под земли-то вышел, вражий сын, и тут, паршивец, извернулся. И Ваську-егеря он упрятал — это я хоть перед Николаем-угодником свечку поставлю, Вот те! — Старик перекрестился двуперстием.

«Старовер, — машинально отметил Сабуров. — Что говорит? Из-под земли?.. Снова бред? Или есть основания?»

— Покойники не возвращаются, Степан Аверьянович, — тихо сказал Сабуров. — Напрасно беспокоитесь.

— Ан нет, — вздохнул Кочегаров. — Мы-то с тобой не вернемся. А Ванька-бес снова шастает. И Валета моего опадной колодиной погубил, а шатуна, заметь, не тронул, потому как сродственником стал зверью лютому. За меня Валетушка-то погиб. Ежели б не его, меня колодина хлопнула бы…

На глаза Кочегарова навернулись слезы. Сабуров мучительно пытался понять старика, ухватить хотя бы зернышко истины из его бессвязного рассказа. И откуда, спрашивается, такая уверенность, что Колядин пропал по вине Соколовского?

— Вы успокойтесь, Степан Аверьянович, — проговорил Сабуров. — Жалко Валета, конечно. Понимаю… Но при чем тут Соколовский? Вы же сами видели — погиб он. А тут — на тебе, воскрес.

— Не знаю… Не знаю… — Старик качнул головой, уставился в потолок, слеза из угла глаза скатилась по жесткой морщинистой щеке на подушку. — А только он был у меня. «Подыхаешь? — говорит. — Ну и ладно. Мешать не буду». Чай выдул, шаром огненным за порог выкатился…

«Чай. Проверить», — отметил про себя Сабуров и решил не возражать, согласиться со стариком.

— Что ж, возможно, вы и правы. Каких чудес не бывает на свете. Возможно, и воскрес Соколовский…

— Возьмите, — дрожащими пальцами Кочегаров расстегнул ремешок на левой руке и протянул Сабурову золотые часы. — Не за что мне. Коли Ванька жив — не за что…

Сабуров взял часы, наклонился к Кочегарову:

— Степан Аверьянович, дорогой, но где-то же должен он прятаться, Иван Соколовский? Если жив-то, а? Не в облаках же?..

— Он, Ванька, меня даже, старого дурака, обвел. Здесь уж, в больнице, сообразил я, что ходит он там, в тайге, мерзавец, в медвежьих лаптях, штоб, значит, за шатуна сойти. А што такое шатун?!

И Сабурову пришлось выслушать подробный рассказ Кочегарова, что такое шатун в тайге.

Закончил свою излюбленную речь старик такой фразой:

— Ты о Богачевых слыхал?

Сабуров кивнул.

— Ну дак вот: Богачев мог тигра поймать, а уж ша-туна-«лапотника» еще сроду у нас никто не ловил и не поймает. Даже Ромка Соколовский против него — щенок!..

Удовлетворенный вниманием своего собеседника, Кочегаров продолжал:

— Поначалу я и подумал: трещали Васькины кости в медвежьих лапах… Вашего товарища послал туда-сюда, а сам — круг у пропасти сделал. Што за притча? Коли б шатун-то был — он от Васьки хучь бы рваные портки оставил али б шапку, опять же — оружию всю в щепки б размолотил да и бросил. Так? А оружия я не видал, тряпок — тоже. Где все, а? В Тай-менке, да? Кукиш с маслом. Пошто зверю все в реку бросать, коли он голодный, как Иисус Христос после пустыни? Для шатуна наш Васька — што смоковница для сына божия…

Кочегаров шумно вздохнул, в груди его что-то заклокотало, загудело, как в дозревшем самоваре, и он закашлялся долгим, тяжелым кашлем. В дверях появился врач, попросил больного лечь и дал ему таблетку и стакан воды.

Кочегаров выпил воду, посмотрел на дно пустого стакана, ухмыльнулся и сказал:

— А покрепче у вас ничего нет? Эх, хороша была жженка!..

Он с таким аппетитом сказал об этом, зажмурив свои выцветшие от времени глаза, что и Сабуров, и врач невольно улыбнулись.

— Нельзя вам, Степан Аверьянович! — сказал врач.

— У вас все нельзя! — возразил больной. — Курить нельзя, выпить нельзя… Нет уж — мне сичас все можно, отыгрался! Восьмой десяток заканчиваю… А што за жисть, коли все — нельзя?

— Так значит, это был не шатун? — напомнил ему Сабуров.

— Погодь, не лезь поперед батьки в пекло, — отмахнулся Кочегаров. — Доктор, ты вот меня известкой кормишь, — обратился он к уходящему врачу. — А што в ей проку? Стены белить, а я тебе не хата! Вот сбегу от вас и мигом на ноги встану. Первое — дубовой корой глотку прополощу, конешно, с медовухой… Второе — с дикого перцу взварчик, а третье — есть у меня пантишек немного, хватит! И женьшень я знаю где… Растет, милый! Коли Васька живой — и его поправлю, мне для него ничего не жалко.

— Вот вы и расскажите о нем, — снова навел его на прежний разговор Сабуров.

— Васька беспременно у Ваньки! — уверенно продолжал Кочегаров, будто и не отвлекался от своего рассказа в сторону.

— Почему вы так думаете?

— Ох, дотошный ты человек! Даже поговорить с тобой вдоволь не удается, — буркнул больной. — Вот ваш товаришок — ужасть какой был вежливый. Слушает, ума набирается. Хороший, хороший с него человек выйдет.

Сабуров промолчал.