Следствие разберется

Когда через несколько минут, ещё раз обыскав перед дверью, меня впустили в камеру, глазам открылась картина натурального погрома: постельное белье и содержимое всех полок, тумбочек, сумок с личными вещами, а также холодильника вперемешку с книгами в жутком беспорядке было свалено на полу. Реконструировав последовательность событий, мы установили, что практически сразу после окончания моего допроса в камере был устроен обыск. Двоих вывели и два часа держали в трамвайчике, а Эрик как дежурный по камере согласно инструкции был оставлен наблюдать. Просидевший к этому времени уже больше года, в том числе в уголовных камерах общего блока, он утверждал, что такого лютого шмона ему ещё не приходилось видеть. Старший смены, капитан, руководивший процедурой, был новым сотрудником и не одобрял чересчур, на его взгляд, мягкого и вежливого обращения с арестантами «фабрики звёзд». Он задался целью продемонстрировать, каким должен быть настоящий порядок, и нам, заключённым, и своим новым коллегам-вертухаям. Всё, что он посчитал нарушающим правила внутреннего распорядка, было выброшено из камеры, в том числе несколько книг, в основном на английском языке, и какие-то личные записи, показавшиеся капитану подозрительными. Давидыч протестовал и был в нарушение инструкции насильно выведен из камеры. Зашедшийся в раже тюремный держиморда, привыкший к тому, что зэки общих тюрем по месту его прежней службы безропотно сносили подобный беспредел, совершил ошибку. Второй раз он ошибся, отказавшись от составления протокола об изъятии вещей. За капитаном закрепилось прозвище Псина. За свои ошибки самонадеянный Псина поплатился. Наведя в камере порядок, мы уселись писать жалобу. Нужна была нервная разрядка. К радости соседей, у меня случился приступ свойственной мне графомании: в подчёркнуто высокопарном стиле, изобилующем причастными оборотами и сложноподчинёнными предложениями, я, со слов Давидыча, вдохновенно описал зверства охраны, притворно ужасаясь, перечислил допущенные нарушения законов, инструкций и нравственных норм, бросающих тень на мундир российского вертухая. В праведном воодушевлении мы негодовали по поводу брошенных на пол книг, особенно напирая на то, что в их числе были Библия и брошюра с портретом президента Путина на обложке. Мы безудержно хохотали. Несмотря на то что время отбоя давно миновало, охрана спустила нам с рук это нарушение режима. Казалось, что участвовавших в погроме помощников Псины смущало и откровенное злоупотребление хамством при обыске, и наша неадекватная реакция на событие.

Несмотря на подчёркнуто дурашливый тон, в нашей жалобе содержалось несколько очень серьёзных обвинений – в частности, Эрик заявил, что помимо личных записей были изъяты материалы его уголовного дела. Данные видеорегистраторов подтверждали факт изъятия, а незаконное отсутствие протокола не позволяло точно определить состав изъятого. Копию жалобы мы грозились направить в прокуратуру. На утренней проверке петиция на имя начальника СИЗО была вручена дежурному помощнику начальника СИЗО. Через день изрядно растерявший свою свирепость Псина просунул в окошко-кормяк большую часть потрёпанных книжек. Потом ещё несколько дней он убеждал Давидыча принять изъятые тетради и подписать акт об отсутствии претензий. Давидыч не спеша пересчитывал и перечитывал свои странички, капризничал, требовал недостающие, а возможно, и никогда не существовавшие. Потом нас захватили новые события и новые проблемы.

XI

Через пять дней после знакомства с представителем новой следственной группы Басманный районный суд рассматривал вопрос о продлении меры пресечения троим обвиняемым в мошенничестве. Бывший под домашним арестом Итин сидел рядом со своим адвокатом в зале. Я и доставленная из женского СИЗО № 6 Масляева – в зарешеченной клетке. Зал был до отказа заполнен друзьями и знакомыми, это окрыляло. Встретившись глазами с Таней, я не мог отвести от неё взгляда до начала заседания.