Следствие разберется

Дима, тридцатилетний хакер, похитивший вместе с братом деньги с клиентских счетов нескольких крупных банков, находился в СИЗО уже третий год. О существе своего дела говорил неохотно; не буду вдаваться в подробности и я. Он вообще был немногословен, порой косноязычен и временами сбивал нас с толку неожиданно сформулированными вопросами, например: «Вот я не знаю, когда поздно, а когда уже нельзя?» – произносил он, томно глядя вдаль. Ко времени нашего знакомства его дело ни шатко ни валко, со скоростью одного-двух заседаний в месяц буксовало в стадии судебного расследования. О судах Дима рассказывал охотнее, чем о самом деле, делился забавными подробностями. Например, о том, как в конце двухчасового разоблачительного допроса женщина-эксперт, не сумевшая объяснить, как она пришла к выводам о совершённом мошенничестве, разрыдавшись, объявила: «Следователь сказал, каким должно быть заключение, я и написала». После знакомства с судьями Васюченко и Дударь, следователями Федутиновым и Лавровым мне легко верилось в правдивость такого рассказа. Насколько я смог понять, братья даже не отрицали части обвинений, но следствие было не в состоянии внятно описать состав преступления, тем более привести убедительные доказательства и заслуживающие доверия свидетельства. Братья-хакеры третий год наблюдали за потугами следствия и гособвинения, но не спешили им помогать. В 2012 году они уже были осуждены по первому в российской истории делу о фишинге. В мае 2015-го арестованы вновь. Трудно судить, насколько обоснованы были новые обвинения; по одной из версий, на ходивших под условным сроком братьев пытались повесить несколько нераскрытых киберпреступлений. Подобно сюжету об ущербе в деле «Седьмой студии», им вначале вменяли хищение одного миллиона рублей, за время следствия сумма возросла до нескольких сотен миллионов, а затем вновь поползла вниз, причём от части притязаний по своей инициативе отказался потерпевший банк. Из двухсот семидесяти изначально вменявшихся преступных эпизодов до обвинительного заключения дожили пятнадцать.

Близнецы Дима и Женя сидели в разных камерах одного и того же СИЗО, изредка встречаясь только на допросах или в судах. В день рождения Диме принесли особенную, «праздничную» передачу от мамы, заказавшей во ФСИНовском онлайн-ресторане какие-то разносолы, включая торт. Мы скромно праздновали. Я представлял, как в то же время где-то в соседней камере ровно с таким же набором гостинцев, как две капли воды похожий на Диму незнакомый мне парень поднимает кружку морса или минералки за здоровье своей матери. Я не решился расспрашивать скупого на слова Диму о семье, но моё воображение долго занимал образ немолодой одинокой петербурженки, которая тридцать лет покупала своим одарённым детям одинаковые костюмчики, пеналы и велосипеды, а сейчас заказала два одинаковых тортика в московское СИЗО.

Летом 2018 года мне попалась информация о том, что Савёловский суд приговорил близнецов к 8 годам лишения свободы. Почти через год апелляционная коллегия Мосгорсуда пришла к выводу о несоответствии обвинительного заключения нормам уголовного права из-за многочисленных нарушений формального и процессуального характера. Не знаю наверняка, но, кажется, разбирательство не завершено до сих пор.

Миша Хрузин, обаятельный человек с негромким голосом и застенчивой улыбкой, – один из самых симпатичных людей, с которыми мне довелось познакомиться в последнее время. Заключение он переживал тяжело. Что и понятно: ко времени нашего знакомства он провёл в тюрьме два года. Жена Миши одна воспитывала двух дочерей-школьниц. Всех троих Миша любил и мучился сознанием трудностей, выпавших на их долю. При этом он никогда не позволял себе демонстрировать уныние или отчаяние. Выручали его прекрасное чувство юмора и внятный взгляд на вещи, не замутнённый расхожими стереотипами. Явлениям, событиям и людям он давал неожиданно простые и безупречно точные определения. Миша – принципиально честный, непубличный человек. За себя, свою семью и своё понимание правды он готов стоять до последнего, хотя лишён пафоса борьбы с несправедливостью как таковой. Как и многие в тюрьме, он глубоко разочарован в возможности жить, работать и честно строить благополучие своей семьи в России. Как многие интеллигентные люди в тюрьме, он не позволял лениться своему сознанию: каждый день по несколько часов занимался немецким языком и, насколько это возможно при самостоятельном изучении и без аудирования, изрядно преуспел в этом занятии.