Следствие разберется

Люди, способные задавать вопросы себе и миру, оказавшись в тюрьме, не всегда находят ответы самостоятельно. Некоторые, нуждаясь в духовной опоре, приходят к вере. У кого-то убеждения и отношения с религией сложились ещё на воле. Так или иначе, по статистике, процент верующих в тюрьме выше, чем за её стенами. Но я мало встречал людей, которые в заключении открыто демонстрировали свою веру. Истинная религиозность, как правило, неочевидна и редко встречается по обе стороны решётки.

Как-то мне довелось несколько часов провести в камере конвойного помещения Басманного суда с известным петербургским предпринимателем, проходившим по очень резонансному делу. После обмена приветствиями и непродолжительного, для знакомства, разговора я углубился в изучение материалов к предстоящему заседанию. Сосед вздыхал, кряхтел и тихонько причитал в полуметре от меня на короткой, в ширину камеры, лавочке. Вдруг раздалось странное басовитое пение. Поднимая глаза от документов, я успел задаться вопросом: здоров ли мой сосед? Внушительных размеров фигура соседа мерно покачивалась во всех направлениях, из стороны в сторону и взад-вперёд. Ещё секунда, и стало понятно: бизнесмен молился. К двери он прикрепил бумажную икону, в руках держал молитвенник. Я всегда считал молитву, даже коллективную, довольно сокровенным актом. Когда же человек обращается к Творцу один на один, то даже интимным. Сосед же, игнорируя моё присутствие, буквально грохотал, вероятно, твёрдо решив докричаться до бога если не силой убеждения, то силой голоса. При этом он подражал какому-то явно самодеятельному распеву, пародируя стиль церковной службы, которую, скорее всего, видел по телевизору. В дополнение цельной картины он размашисто крестился и кланялся. Не в силах проявить приличную событию деликатность, я остолбенело смотрел и слушал. Почувствовав, что я замер, сосед обернулся, извинился и спросил, не возражаю ли я против продолжения молитвы. Я не возражал. Но когда священнодействие закончилось, не удержался от вопросов. Человека этого я видел впервые, но достаточно знал о нём, читал о его деле. Какие-то дополнительные подробности он успел сообщить мне сам до того, как впал в одновременно трогательный и карикатурный экстаз. Он представлялся персонажем странным и, в общем, вполне одиозным. Горячо уверовал – так он, во всяком случае, уверял, попав под следствие и проведя год в тюрьме. Странной манере возносить молитвы никто его не обучал, просто ему казалось, что так эффектнее. Подозреваю, что склонность к публичным эффектам немало способствовала ему по пути в тюрьму.

Следующая встреча с высоким накалом религиозных чувств произошла, когда я был переведён в шестой корпус СИЗО 77/1. Мне довелось недолго соседствовать в одной камере с православным и мусульманином. В распоряжении первого были складень и Евангелие, второй владел переводным Кораном и ковриком. С перерывами на молитву, еду и курение табака они вели бесконечный и донельзя вульгарный диспут, впрочем, вполне миролюбивый. Уровень аргументов с обеих сторон не выдерживал никакой критики. Мне потребовалось немало искусства, чтобы не быть втянутым в это горячечное, но бессмысленное словоблудие. И я испытал облегчение, когда меня перевели в другую камеру.

Мой православный сосед, к слову, бывший руководитель аффилированного с системой исполнения наказаний унитарного предприятия, долго и до поры тщетно просил о свидании со священником. В «Матросской тишине» три домовых церкви: Воздвижения Честного Креста Господня, Святой великомученицы Анастасии Узорешительницы и Святого праведного Иоанна Русского. Окормляют православных узников и их стражей полтора десятка священников. Уверен, что Виталий в конце концов смог исповедаться, причаститься и получить утешение. Мне же и не искавшим духовного общения с соседями по камере 616 за пять месяцев, проведённых в шестом корпусе, увидеть священника не довелось. Под Рождество и на Пасху через охрану все получили скромные гостинцы и популярные православные брошюрки. В «кремлёвский централ», напротив, священник наведывался регулярно, независимо от вероисповедания обитателей. Боюсь оскорбить чьи-нибудь искренние чувства повторением нелепого подозрения, но многие объясняли такую активность высоким статусом и достатком большинства заключённых. Сопровождавшие батюшку улыбчивые старушки агитировали жертвовать на восстановление храма.

Храм иконы Божьей Матери «Всех скорбящих Радость» существовал в слободе Матросская Тишина при Московской исправительной тюрьме (а ещё прежде – Смирительном работном доме для предерзостных) с середины XIX века. В двадцатые годы века двадцатого храм закрыли, а затем и разрушили. Теперь восстанавливают, закладной камень освятил лично патриарх Кирилл.