Следствие ведут дураки

— А дальше через него, быть может, выйдем на заказчиков или, по крайней мере, исполнителей вчерашнего преступления с мокрым делом, — важно заявил Иван Саныч, вообще-то о следовательской работе имевший самое размытое представление и пока чрезвычайно удачно ознакомившийся только с одной стороной работы сыскарей, да и то коррумпированного их звена: получением взяток.

Николя передернул плечами, а потом произнес:

— Посмотрим. Только сразу предупреждаю: давши слово, держите. В противном случае…

— У нас в Питере говорят проще, — перебил его Иван Саныч. — А именно: «за базар ответишь!»…

— Мы че, договариваемся вести расследование? — прищурился Николя. — Как толстый комиссар Руж?

— Да какое там расследование… — горько вздохнул Иван Саныч, — как говорится, и смех и грех. Даже похмелиться не успели, — невесть к чему добавил он, жадно глядя на початую бутылку коньяку, непонятно откуда появившуюся в ловких руках Николя, — вот ежели похмелились бы — совсем другой разговор был. Я — актер. Правда, недоучка. Меня из ВГИКа выгнали. Ну и вот. Что это я это?… — вдруг оборвал себя Астахов, ожесточенно тряхнув головой, — говорю, как будто я нажрался уже.

— Ага, — подхватил Осип, точно так же загипнотизированный бутылкой коньяка, который был уже разливаем по четырем бокалам, — прямо как я говорю. Я это… цельная, бля, личность. Когда нажрусь и когда трезвый всегда говорю одинаково. А у тебя это… умственная неполноценность. То есть — раздвоение, стало быть, личности. Николя Степаноч, ты нам, верно, наливаешь? Или у тебя четыре глотки? Если договорились, то сделку, стало быть, надо вспрыснуть.

Николя кивнул, и все, включая Настю Дьякову, разобрали свои бокалы и выпили в гробовой тишине. А потом Иван Саныч сказал:

— А вот этот Жодле со своим чеченофранцузом Али… что они тебе сказали, когда просили привести нас сюда, наверх, а, Коля?

— Да ничего особенного, — сказал Гарпагин-младший, — просто этот Жодле с Али явились сюда сегодня около семи вечера и объявили мне, что вскорости сюда должен прийти человек, который их ограбил. Я Жодле терпеть не могу, об Али вообще умолчу, так что этот грабитель стал мне заочно симпатичен. Вот и все.

— А вот можно их понять, — сказал Осип, который с принятием значительной порции превосходного коньяка на глазах подобрел и даже на негра Лафлеша, разбившего ему голову, перестал коситься по-звериному, с мутным стальным блеском в глазах. — А вот можно их понять, ентих Али да Жодле. Они, верно, тут, в Хранции, сурьезные люди. А Саныч, как болван, влез со своей кля… кле-пто-мань… маней и украл вещи. Ну кому приятно будет? Вот я, когда работал в Генпрокуратуре младшим следаком (Иван Саныч выкатил на него, как выкатывают винную бочку, мутный осоловевший взгляд, полный недоумения), я бы такого человечка… тоже нашел бы да прижучил! Я вот, может, ваще выпью сейчас за Жодле, чтобы он посейчас и дальше блю… бле… блюл, блюет и блять будет устав и закон Хранцузской республики!

Провозгласив этот сомнительный тост, Осип буквально выхватил из рук Николя Гарпагина бокал и одним коротким движением вылил в глотку.

…Николя, кажется, только сейчас начинал получать представление о том, как страшно пьют на его исторической родине.

— Ты, Осип, тут здравицы Жодле провозглашаешь, — неодобрительно заметил Иван Саныч, — а вот о том не подумал, что они с Али, быть может, и заварили всю эту кашу. И Жака убили, и деньги забрали.

Осип отрицательно покачал головой:

— Не, не тот коленкор. Если бы они пробрались в дом Степана Семеныча, то не за деньгами, а за этой чертовой коробочкой. Что в ней, кстати? К тому же они, верно, не из тех людей, которые будут работать так мелко.

— Миллион — мелко?!

— Да нет, я не о том. Мильен есть мильен — он никому, конечно, не помешает. Да вот только не представляю я этого Жодле и этого Али пробирающимися ночью в подвал Гарпагина и ворующими сейф. Утаскивать весь сейф — хлопотно и муторно. Значит, не специалист работал. Дилятант. Вот Яша Цыклер, мой старый знакомый «медвежатник», он бы мигом… — Осипа опять повело непонятно в какую степь, и из трясины мутного монолога его вырвали резкие шаги за дверью, а потом она распахнулась…

…и на пороге появился Жодле.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ВОДА, ОГОНЬ, ГРОЗА И СМЕРТЬ В СЕН-ДЕНИ

Ни тени недавнего напускного добродушия и вальяжности, к коими Жодле временно распрощался с Осипом и Иваном Санычем, не было на его смуглом худом лице. Он был хмур и встревожен. С самого порога он скверно выругался по-французски, а потом уже на русском рявкнул:

— Идем! На выход, говорю вам!

— Ах, мусью Жодле, и где вы научились так гладко шпрехать по-нашенски? — пробулькал Осип, с которым сыграл дурную шутку последний выпитый им бокал коньяка: Моржова стремительно развезло.

Жодле вонзил в него острый взгляд и прошипел:

— Ах, вот ты как? Напиваться, скотина? А ты, Гарпагин, у меня дождешься, — повернулся он к съежившемуся Николя. — Урод, ядрена мать! Такой же, как папаша — все ни к месту делаешь!