Следствия самоосознания. Тургенев, Достоевский, Толстой

Современный человек предстает в прозе Тургенева разделенным на объект и субъект: снова и снова его герои сожалеют или скорбят о своих поступках, как будто их совершали не сами они, а другие люди. Соглашаясь с Тургеневым в том, что разум и чувство могут вступать в противоречия в душе человека, Достоевский и Толстой наделяют своих героев свободой. Ее обеспечивают только авторский психологический анализ и самоанализ персонажа, то есть те повествовательные приемы, которые Тургенев относил к числу художественных недостатков. В следующих двух главах речь пойдет о том, как эта стратегия репрезентации субъективной сферы влияет в их прозе на роль автора.

Глава третья Скрытый автор Достоевского

…В его <Достоевского> психологических этюдах есть тот самый мистический отблеск, который свойственен вообще изображениям глубоко анализируемой действительности[137].

* * *

Мир, который изображает психологический реализм, – внутренний мир других. С обычной объективной точки зрения этого сделать невозможно. Авторы психологической прозы должны свериться с собой, чтобы убедиться, что они понимают, что думает и чувствует другой; по мере того как они это делают, они вкладывают собственную личность в каждый персонаж, который стремятся понять и чью точку зрения хотят передать. Поэтому психологический реализм по самой своей природе должен быть глубоко автобиографическим[138]. Эта необходимость порождает еще одну, кажущуюся противоположной, но на самом деле родственную первой, а именно потребность в объективности. Авторы – в роли авторов – должны присутствовать в своих текстах, но им также необходима и дистанция от своих персонажей и их сложностей. О том, как справляется с этой задачей Достоевский, речь пойдет в настоящей главе.

Тургенев как искушенный повествователь, позиционирующий себя вне своего повествования, часто использует нарративные рамки, а также вставные сюжеты; и Тургенев, и его герои любят вставные нарративы за ту психическую безопасность и контроль над реальностью, которые благодаря им создаются[139]. Такую авторскую позицию Тургенева часто связывают с его психологической слабостью: его якобы пугал хаос реальности и он использовал искусство, чтобы от него защититься. Другие, в том числе и Э. Ч. Аллен, дают высокую оценку Тургеневу как «уверенному в себе литературному мастеру с последовательно узнаваемым стилем, неуклонно придерживающемуся единой, замечательно стабильной эстетической программы»[140].

Волевой и страстный Достоевский в своем творчестве также стремился к «аполлонической» дистанции[141]; действительно, из трех писателей, нами изучаемых, Достоевский наиболее успешно скрывает в своих текстах свое личное участие. Объектом его критики Тургенева как писателя, о чем речь пойдет в главе 6, была не его эмоциональная отстраненность от своих повествований, а скорее его неспособность ее достигнуть. Достоевский восхищается Тургеневым, когда ему удается действительно дистанцироваться от своего материала, как это происходит в «Отцах и детях», и презирает его, когда свое искусство он использует для личного отступления от хаоса действительности или для сетований и жалоб на этот хаос.

Подобно тому как Тургенев заявляет о своем отступлении, используя повествовательную рамку в своей первой повести «Андрей Колосов», так и Достоевский с той же целью использует другую стратегию в «Бедных людях» – первом своем произведении, романе в письмах, в котором, как он писал брату Михаилу, «рожа сочинителя» нигде не видна[142]. Это не значит, что Достоевский оставляет контроль над повествованием, – напротив, в своем контроле он тоже аполлоничен, как и Тургенев, что тем более необходимо, так как мир, который он представляет в своей прозе, хаотичен. Действительно, кажущееся отсутствие автора у Достоевского наделяет властью его героев, но автор остается активным даже в «Бедных людях» – как в едва уловимых, так и в не столь тонких приемах. Поэтому, когда Достоевский с гордостью признается брату, что автор отсутствует в «Бедных людях», на ум приходит игра, заимствованная из «Тристрама Шенди», в которую Толстой любил играть со своими детьми, призывая их не думать о белом медведе. Во время работы Достоевского над «Бедными людьми» вопрос о роли автора, значит и сам автор – при его отсутствии, – слишком отчетливо присутствовал в его сознании.