Следуй за ритмом

В конце концов я взяла себя за шкирку и усадила за рисунок. Сразу после заката, под музыку дождя, капли которого мерно стучали по оцинкованной крыше. Для начала я решила разогреться. Расслабив пальцы, начала рисовать все, что придет на ум, придерживаясь привычных и легких для руки объектов: цветов, деревьев, листьев. Пары знакомых глаз цвета умбры.

«Когда «поймал волну». Понимаю, о чем ты. Прекрасное чувство».

Я захлопнула блокнот и вылезла из кровати. С колотящимся сердцем вышла из комнаты, хотя очень хотелось продолжить последнюю зарисовку. Закончить ее и начать новую. Любой из только что нарисованных эскизов, кроме последнего, годился для выплаты долга Мальку. Но ни один из них не казался достаточным. Хотелось дальше рисовать, и в этом желании крылась опасность.

Я поплелась в кухню. Пол холодил босые ступни. К сожалению, кухня не пустовала. За стойкой сидела тетя Хелен, рядом с ней стоял папа.

Папа выглядел изнуренным. Подозреваю, мое лицо зеркально отражало его. Не помню, чтобы мы когда-нибудь так ссорились. Папа никогда не злился, никогда не кричал. Он, наверное, был самым спокойным человеком на острове. И я его достала. В воздухе стоял холод, не имеющий никакого отношения к дождю. Я не знала, чего ждать. Еще одной ссоры? Извинения? Молчания?

Папа обошел меня, не поднимая глаз, и скрылся в спальне.

Значит, молчание.

Я опустила голову, молча наполнила водой электрический чайник. Собиралась взять что-нибудь перекусить в свою комнату – печенье или малайские яблоки, которые вчера принесла миссис Клей, – но нечаянная встреча с папой и тетей Хелен напрочь отбила аппетит. Теперь от мысли о еде даже тошнило.

Я включила чайник, открыла буфет и достала коробку фруктового чая. И все это время ощущала на себе взгляд тети Хелен. Я все еще злилась на нее за желание забрать у меня гостиницу. Однако мне не давала покоя беседка.

Сделав над собой усилие, я повернулась к тете.

– Должна поблагодарить вас. За вашу идею. Перенести беседку.

– Должна? – Уголок ее губ дернулся в кривой улыбке.

– Спасибо, – твердо произнесла я и отвернулась к чайнику.

Чтобы выглядеть занятой, медленно открыла пакетик с чаем, положила его в чашку и перенесла чашку на стойку. Теперь оставалось только смотреть на закипающую воду.

– Знаешь, – вдруг начала тетя Хелен, – мы с Пэм переехали в Канаду, когда ей было три года.

Она говорила тихо, словно сама с собой. Я продолжала стоять к ней спиной, но внимательно слушала ее голос, едва перекрывающий гул дождя.

– Мы с твоим папой стали жить врозь еще до ее рождения, поэтому, когда компания предложила мне работу в новом филиале в Альберте, я приняла предложение. И взяла Пэм с собой. Я не сожалею об отъезде, но сожалею о том, как уехала. Я нехорошо поступила с Эли. Несправедливо. – Ее сдавленный голос надломился от сдерживаемых эмоций. – Удивительно, насколько твой папа не злопамятен. У него всегда было большое сердце.

– Слишком большое, – горько заметила я.

– Слишком большое, – согласилась она. – Оно делает его хорошим человеком, но не очень хорошим бизнесменом. Эли любит гостиницу, хоть и не знает, что с ней делать.

Я развернулась к ней.

– А вы, значит, знаете?

Завладев моим полным вниманием, тетя подалась вперед.

– Я знаю, как использовать прекрасную возможность, – сказала она. – У «Плюмерии» отличное месторасположение, отличная архитектура и прекрасная репутация. Твоя мама со своей семьей создала нечто чудесное. Но мир меняется. Многое из того, что работало, когда твоя мама была жива, сейчас уже действует не столь хорошо, а завтра вообще устареет.

– Вы думаете, мы отстаем, – подавленно ответила я. – И все еще не понимаете. Модернизация и глобализация для нас – не главное.

– Нет, я понимаю. Я знаю, как важно было для твоей мамы, чтобы гостиница оставалась в руках местных жителей. И, Рейна, не заблуждайся, несмотря на канадский акцент я – тобагонианка. Признаю, я оплошала с ромовым пуншем. Я еще только учусь. Но продай гостиницу мне и увидишь: я насколько возможно буду придерживаться идеалов твоей мамы. Обещаю.

– Почему? – недоверчиво спросила я. – Зачем вам это делать для нее?

– Не для нее. Для тебя. Для твоего папы. – Ее взгляд был спокоен. Решителен. – Для тебя в «Плюмерии» всегда останется место. Она всегда будет твоим домом. Это никогда не изменится. Этого я никогда у тебя не заберу.

В кухню вошел папа.

– Хорошо, я готов.

Я вернулась к приготовлению чая. Мысли кружились в голове подобно размешиваемой мной в чашке горячей жидкости. «Плюмерия» принадлежала маме. Теперь она – моя. Так было задумано с самого начала. Но важно ли это, если из-за меня она устаревает?

– Мы идем ужинать, – сообщил папа. – Так что больше тебя не побеспокоим. Дом в полном твоем распоряжении. – В его тоне сквозило раздражение, словно папа ждал, когда же я что-то осознаю и перестану вести себя как ребенок. Словно это я не права.

Естественно, меня это только взбесило.