Следуя сердцу (СИ)

Он так и не рассказал матери о том, что Сун провел несколько часов с императором Тан и вернулся с планом, каким-то образом касающимся Динсяна. И не потому, что считал его неспособным привести в действие какой-либо план, будучи закованным в цепи и брошенным в тюремные подземелья Динсяна. Напротив. Шээр знал его слишком хорошо, чтобы обманываться на этот счет, как обманывалась матушка, считавшая, что сможет заставить тегина выполнять ее приказы. Сун просто воспользовался тем, что катунь надеялась подчинить себе Соколиное войско, и, пусть не рассчитывал остаться в живых, был уверен в том, что прежде выполнит то, что задумал. Скорее всего, как-то захватить Динсян и отобрать власть у катунь. Возможно, с помощью войск Тан.

Был ли возможный сговор Суна с Тан предательством рода Ашилэ? Или было предательством то, что делала катунь?

Далеко не сразу Шээр понял, что значили последние слова Суна в темнице. Даже ненавидя катунь, Сун предупредил его, давая возможность быть настороже и при необходимости защитить матушку. И он сказал это, доверяя, что Шээр сделает правильный выбор и не расскажет катунь о его намерениях. Сун тоже слишком хорошо знал его.

…

Едва позади них закрылись ворота крепостных стен Динсяна, Шээр незамедлительно направился в малый дворец, где располагались отведенные Великому Хану покои. Стражников, по повелению Лей Мэна пытавшихся преградить ему путь, он просто смел яростным взглядом, даже не приостановившись. Броситься на молодого хана с оружием они не посмели, но, язвительно подумал Шээр, наверняка тут же побежали докладывать Лей Мэну и матушке. Ему это было безразлично.

В покоях Великого Хана было почти темно, все окна плотно закрыты деревянными щитами, а воздух пропитан сладковато пахнущим белым дымом, струящимся из многочисленных отверстий большой трехярусной дымницы. От тяжелого запаха у Шээра сразу же заслезились глаза и начало мутиться в голове. Схватив со стола кувшин с водой, он выплеснул все его содержимое в дымницу, быстро поднял щиты на окнах, выпуская смрад из помещения наружу, и подошел к постели, на которой, беспрестанно кашляя, лежал сильно осунувшийся и до синевы бледный хан.

— Дядя, — почему-то почти шепотом почтительно позвал Шээр, садясь на край постели. Он обхватил ладонями руку хана и осторожно поднял ее к своему сердцу. — Это я, Шээр.

На звук его голоса хан открыл налитые кровью глаза, уставил их в лицо Шээра и внезапно начал вырывать у него свою руку, мотая головой и издавая нечленораздельные хриплые звуки.

— Дядя, что с тобой? — обеспокоенно спросил Шээр. — Я Шээр. Ты не узнал меня?

Хан откинул голову назад, ударяя ею в жесткое изголовье, и снова рванул руку. Шээр выпустил ее и вскочил с постели, ошеломленно глядя на хрипящего и сверкающего ненавидящим взглядом дядю. Тот сжал освобожденную руку в кулак и резким, хоть и слабым, движением двинул ею по одеялу из стороны в сторону. Шээр тяжело сглотнул: этот знак ему был знаком с детства и означал приказ уйти. В данном случае, похоже, он означал: «Убирайся с глаз моих!» Дядя, без сомнения, узнал его, и ненависть в его взгляде предназначалась сыну женщины, которая довела его до такого беспомощного состояния.

Шээр вытянул вперед руку в успокаивающем жесте.

— Хорошо, я уйду, — покорно сказал он, поклонился и вышел.

Сердце его билось часто-часто, грозя вырваться из грудной клетки и не желая успокаиваться. Хотел убедиться, что Сун ошибается? Что матушка была заботливой женой, а не злодейкой, не просто отравившей мужа, а длившей пытку, заставляя его пребывать в беспомощном состоянии, осознавая при этом действительность? Неужели настолько жестокой была ее месть за годы пренебрежения? Или… может быть, он все неправильно понял, матушка ни в чем не виновата, а дядя ненавидел его, потому что все еще думал, что Сун мертв?

Пока в голове вереницей проносились беспорядочные мысли, ноги сами вынесли Шээра к зданию тюрьмы. Ему просто необходимо было с кем-то поговорить. И как получилось, что сделать это он мог только с Суном?

Ему и здесь попытались воспрепятствовать под предлогом запрета, наложенного катунь на посещение узников. К счастью, стражник был из Волчьего войска, так что долго не сопротивлялся, проводил его к Суну, и даже принес пару пресных лепешек и мех с вином.

Сун лишь искоса взглянул на него и отвернулся, сохраняя молчание, пока шаги стражника не затихли в конце длинного прохода. Тогда, глядя на жадно пьющего шада, он с кажущимся равнодушием спросил:

— С каких пор тебе нравится заливаться вином в мрачном подземелье?

Шээр усмехнулся, почему-то сразу почувствовав себя немного лучше:

— С тех пор, как в этом мрачном подземелье сидишь ты. Что может быть лучшей закуской к вину?

— У меня нет времени на твои подначивания, — хмуро отозвался Сун. — Допивай и убирайся, пока тебя здесь твоя мать не обнаружила.

— Куда хочу, туда и хожу, — огрызнулся Шээр, задетый его словами. — Если она меня здесь увидит, значит, так тому и быть.

— А по виду твоему не скажешь, — хмыкнул Сун.