Следующая остановка - расстрел

Какое-то время я находился в приподнятом настроении, вызванном в первую очередь сознанием того, что мне удалось пересечь границу, а это уже само по себе немалый успех. Подумать только: за мной охотился весь КГБ, и тем не менее, я ушел у них из-под носа. Это следует рассматривать как большой успех, и мой, и моих английских друзей. Главное же — уцелела огромная информация, хранившаяся в моей голове. Теперь уже ничто не помешает мне передать ее английскому правительству, а оно, в свою очередь, сможет, если пожелает, поделиться ею с американцами.

Глядя на счастливых, улыбающихся, нормальных людей, окружавших меня, я подумал о том, сколь резко контрастирует все это с бессердечием, злонравием и непорядочностью, царящими по ту сторону границы. Лица англичан выражали открытость, дружелюбие и чуткость. И мне стало стыдно при мысли о том, что в КГБ нет таких лиц — одни только рожи: злобные, порочные, омерзительные, источающие ненависть ко всему и ко всем. Я снова вспомнил книгу Евгения Замятина «Лица и хари». Когда-то и у русских были обычные, милые лица, которые мы можем видеть на фотоснимках, сохранившихся с дореволюционных времен, но коммунизм обратил лица в рожи — отвратительные, обезображенные жестокостью и кознями хари, служащие неопровержимым свидетельством и духовной, и физической деградации тех, кому они принадлежат.

Впрочем, на философствование у меня не было времени. Друзья-датчане принесли мне одежду — брюки, рубашку и свитер. Ни одна из этих вещей не пришлась мне по росту, и все же это было лучше, чем ничего. Автоколонна, с которой я пересек тайно границу, продолжила свой путь, завершавшийся в Хельсинки. Мы же разместились в двух «вольво». Нам предстояло совершить на них марафонский пробег в северо-западном направлении, до норвежской границы, находившейся на порядочном расстоянии.

Дорога заняла тридцать часов беспрерывной езды, если не считать коротких остановок для заправки горючим. В машинах были и еда, и питье, а Джоан и Джек время от времени садились за руль, давая отдохнуть водителям-датчанам. Каждый раз, когда мы останавливались ненадолго, чтобы размять ноги, на нас набрасывались тучи свирепых комаров.

От своих спутников я узнал, что как только был подан мною условный знак — сигнал бедствия, мои друзья-англичане немедленно отправились в Финляндию, причем кому-то при этом пришлось прервать отпуск. Они прорепетировали мой побег, лично проделав предстоявший мне путь, и не один раз, а дважды, что позволило им досконально ознакомиться с обстановкой и получить реальное представление о скорости, с которой могут двигаться машины и в зимнее время по снегу и льду, и в летнее.

Сейчас, в середине лета, мы стремительно мчались строго на север. Великолепные дороги, по которым нам довелось ехать, пролегали по живописным местам, то и дело огибая огромные озера, обрамленные изумрудной зеленью. К тому же это была пора белых ночей. После того как мы пересекли северный полярный круг и оказались в Лапландии, леса стали постепенно уступать место цветущим лугам.

Зная КГБ и присущую ему мстительность, я невольно думал о Чебрикове. Мне мерещилось, что он сумеет сделать так, что дорога на финско-норвежской границе будет перекрыта, а машины, добравшиеся до нее, остановлены и подвергнуты досмотру. Однако, как я полагаю, мне нет необходимости говорить, что ничего подобного не произошло: когда мы достигли границы, дорога была открыта для нас. Пограничники, стоявшие спиной к широкой автомагистрали, даже не повернули головы, когда мы проезжали мимо. Но мои опасения, по-видимому, передались сопровождавшим меня сотрудникам английских спецслужб. Во всяком случае, когда мы, находясь уже на территории Норвегии, вышли из машин и пожали друг другу руки, я заметил, что ладони у них были мокрыми от нервного напряжения.

В Тромсе нас встретил английский офицер, который и проводил нас в гостиницу. К тому времени первоначальное радостное возбуждение уже улеглось, и испытываемый мною на протяжении долгого времени стресс вкупе со смертельной усталостью сделали свое дело. Я чувствовал себя настолько разбитым, что в ресторане, славящемся блюдами из даров моря, едва притронулся к еде. Даже натянуть на себя более или менее приличную одежду оказалось для меня непосильно трудным делом. Реально оценивая свое состояние, я поневоле обратился к бедной Джоан, которая и сама-то едва держалась на ногах, с просьбой подвернуть мне брюки, чтобы я выглядел в них не столь уж нелепо. Утром следующего дня я почувствовал себя совсем плохо и сказал Стивну, что мне не мешало бы провести пару дней в какой-нибудь частной больнице, чтобы прийти в себя. Он в ответ лишь кивнул: для него все иностранцы — ипохондрики, и посему он счел за лучшее не обращать внимания на мою просьбу.