В Англии неизгладимое впечатление произвел на меня высочайший уровень профессионализма, отличавший всех без исключения людей, с кем довелось мне вместе работать и в различных подразделениях Национальной службы безопасности, и в министерстве иностранных дел. Сотрудники указанных учреждений — и мужчины, и женщины — получили отличное образование, тонко разбирались во всем, что касалось сферы их деятельности, и, обладая высоким интеллектом, быстро, интуитивно, я бы сказал, — схватывали все, что им говорили, и глубоко вникали в суть проблем, тревоживших их собеседников. Я уверен, что то, что посчастливилось мне наблюдать, — не один лишь результат хорошей профессиональной подготовки, а проистекает скорее всего из прирожденных свойств их натуры. Что же касается идеологии, то, на мой взгляд, сотрудники служб безопасности и разведчики обладают значительно более широкими познаниями и более трезвым подходом к проблемам современности, чем остальное население страны, поскольку даже сейчас многие англичане, как представляется мне, все еще слепо верят в коммунизм и по-прежнему не замечают того зла, которое он несет с собой. Офицеры, с которыми я сталкивался по работе, всегда помнили о своем долге и о той огромной ответственности, которая на них лежит. Подчас у меня возникало ощущение, что сама интуиция безошибочно выводит их на единственно правильное решение, отвечающее интересам страны. И еще одно: они никогда не боятся самостоятельно принимать решения, не прибегая к консультациям с начальством, что также принципиально отличает их от их же коллег в Советском Союзе.
В первые дни моего сотрудничества с англичанами я испытывал огорчение оттого, что ни один из тех, с кем я был напрямую связан, не говорил свободно по-русски, и лишь впоследствии мне стало известно, что среди сотрудников спецслужб имеется немало блестящих лингвистов, чем разительно они отличаются от остальной части населения. Я знаю, например, одного сотрудника, который свободно владеет и арабским, и польским, и еще одного, одинаково бойко изъясняющегося и на французском, и на немецком, и на финском. Для курировавшего меня офицера Эндрю не представляло никакой сложности перейти в разговоре со своим собеседником на любой из пяти языков: немецкий, русский, чешский, сербскохорватский и шведский.
Однако больше всего поразили меня в англичанах их неизменные учтивость и доброжелательность. Поскольку они не предвидят от встречи с вами чего-то нежелательного и потому априори считают вас хорошим человеком.
И это тоже совсем не похоже на то, что всегда наблюдалось в Советском Союзе, где суровая, трудная жизнь настолько огрубила, ожесточила и измотала граждан, что они живут в постоянном страхе перед очередными напастями и боятся стать жертвами чьей-то злобы или, по крайней мере, сарказма. Я и сам был подвержен подобным комплексам, всегда настороже, готовый ответить ударом на удар. Поэтому, оказавшись в Англии, я несколько раз повел себя самым непозволительным образом: заранее ожидая какой-нибудь нелицеприятной или саркастической реплики в свой адрес, я бывал резок порой в разговоре с друзьями, пока не понял, наконец, что никто не собирается меня обижать или ставить в неловкое положение, что все настроены дружелюбно.
Другой характерной чертой англичан, как мне представляется, является чувство ответственности или обязательность, невмешательство в личную жизнь и терпимость, уважение к иностранцам. Ни в одной стране мира, если не считать Новой Зеландии, да и то лишь с известной натяжкой, не наблюдается столь высокой культуры поведения, как в Англии, — вежливость, обходительность и чувство такта англичан общеизвестны. Мне не раз приходилось убеждаться также и в искренности и непосредственности англичан, не утративших еще способность любоваться такими обыденными вещами, как плывущие по небу облака, солнечный закат, море, не говоря уже о цветах или пейзажах. Я не сомневаюсь, что такими же точно людьми были и мои соотечественники в России девятнадцатого века, но коммунизм разрушил все, что было, и вверг людей в столь ужасные условия, что им уже стало не до сантиментов или любования природой.