Следующая остановка – смерть

– Если мы будем столь оригинальны, что сделаем снимок полицейского возле таблички «Оцеплено», то, может быть, ты, Дан, любезно согласишься нам попозировать? – сказал я.

Ни Дан, ни Севед не уловили иронии в моем голосе и начали всерьез готовиться к съемке. Севед выставил расстояние и диафрагму и запустил агрегат. Дан поправил на голове пилотку, придав ей нужный угол, и принял самый решительный вид. В темноте мелькнула вспышка – снимок для первой полосы был готов.

Мы с Севедом вернулись к машине. Полулежа на переднем сиденье, я размышлял над тем, как подать имеющийся у нас убогий материал. Внезапно машина дернулась, и Севед громко выкрикнул:

– Черт бы тебя побрал!

Я догадался, что случилось нечто серьезное. Редактор семейной хроники не прибегал к крепким выражениям без особой необходимости.

– Чуть не сбили, – выдохнул он, снова обретя контроль за машиной. – Парень был в паре метров от капота.

– О ком ты? – спросил я, больше из вежливости.

– Крунблум, опять под мухой. Жаль, что социальщикам приходится возиться с такими типами.

– Второй день подряд квасит. – Я зевнул и снова погрузился в полудрему.

Две секунды спустя я заорал Севеду:

– Тормози!!!

Остановив машину, он в ужасе уставился на меня.

– Что делает Крунблум на этой дороге?

– Он живет тут неподалеку, – выдавил из себя Севед, в полной уверенности, что я спятил.

– Поворачивай, – проговорил я одним уголком рта, как делают опытные частные детективы. – Возьмем эксклюзивное интервью.

Хуго Сундин был не из тех, кто пропустит хорошую новость. Для заголовка на первой полосе он подобрал самый броский шрифт:

Я ВСТРЕТИЛСЯ ЛИЦОМ К ЛИЦУ С УБИЙЦЕЙ!

Никогда ранее первую полосу газеты не украшал портрет героя репортажа, пребывающего в столь сильном подпитии, как Крунблум. Одновременно я вынужден был внутренне согласиться с Кислым Карлссоном. Такие свидетельские показания вряд ли можно назвать образцом четкости и надежности.

Но что делать журналисту, когда правоохранительные органы молчат?

Севед Дальстрём сумел развернуть на узкой дорожке свою старенькую «Вольво», и мы догнали вихляющего велосипедиста. Выскочив из машины, я поднял руку, изображая сигнал «стоп».

– Не-не, меня вы больше не возьмете, – заявил, икая, Крунблум. – Я только что из полиции.

– Привет, – начал я, пытаясь изобразить товарищеский тон. – Мы не из полиции, мы из газеты, и с удовольствием послушаем, что ты видел вчера вечером на этой дороге.

Крунблум уставился на нас своими покрасневшими от хмеля глазами.

– Откуда, черт подери, вам известно, что это был я? Карлссон утверждает, что не сказал ни одной живой душе.

– Мы сами догадались, – похвастался я. – Теперь, когда тайна уже перестала быть тайной, можешь нам все рассказать. Сам знаешь, какую ложь пишут в крупных газетах.

Крунблум сделал над собой огромное усилие, пытаясь собраться с мыслями.

– Лгут, как дышат, – сделал он вывод. – А вот ваша газета хорошая. Когда мне стукнуло пятьдесят, вы написали, что у меня доброе сердце и все меня любят. И что я каждую неделю прихожу проверять свой лотерейный билет.

Достав из кармана платок, он шумно высморкался.

– Чертовски красиво написали, – всхлипнул он. – Подумать только, найти такие трогательные слова для старого алкаша вроде меня.

Я почувствовал, как Севед покраснел. После такого неожиданного успеха продолжать было проще простого.

– Ясное дело, – воскликнул я и похлопал Крунблума по спине. – Прыгай в тачку, поедем в редакцию. Там ты сможешь в спокойной обстановке рассказать нам обо всем, что ты пережил.

Сопротивление было сломлено. Оставив велосипед на обочине, Крунблум забрался на заднее сиденье и проспал почти всю дорогу. У себя в кабинете я сделал кофе, пытаясь разговорить его, пока он прихлебывал черную жижу.

– Что ты делал в тот вечер?

Крунблум выпрямился и прокаркал:

– Принимал пищу в одном заведении.

– Сколько ты там пробыл?

– Пока меня не… то есть пока они не закрылись. До половины двенадцатого в воскресенье.

– Ты поехал прямо домой?

– Не-а, не совсем. – Глаза Крунблума забегали. – Побродил немного по городу.

– Как долго?

Моя тяжеловесная журналистика совсем пригвоздила к земле моего собеседника. Вид у него сделался несчастный.

– Да черт его знает. Я же не хожу по городу с часами в руке.

Я пристально посмотрел на него.

– Ты был трезв?

Его затуманенный взгляд заметался по комнате.

– Ну как сказать… Возможно, за ужином я и пропустил пару-тройку кружек пива, но тогда я был не пьянее, чем сейчас.

– Что произошло потом?

Крунблум лукаво посмотрел на меня.

– А как обычно бывает? Разве газеты не платят тем, кто сообщает им новости?

– Бывает в виде исключения, – уклончиво ответил я.

Крунблум закрыл рот.

– Я хочу получить свое, прежде чем скажу еще хоть слово!

На самом деле я сказал истинную правду. Один из странных принципов Давида Линда – никогда не платить за информацию и не подкупать людей. Но тут налицо исключительный случай. Подкрепленный алкоголем, Крунблум может и вправду сдержать свое слово и промолчать.

– Сколько ты хочешь?

Он взглянул на часы. Я ощутил, как он пытается подсчитать в голове, во сколько ему встанет посещение кабака.