Следующий апокалипсис. Искусство и наука выживания

Если изучить реакцию индейских племен на постигшие их поистине апокалиптические катастрофы, от болезней до геноцида, то их стойкость становится очевидной. Они менялись и приспосабливались не просто в ответ на события. Мы видим, как они сохранили концепции сообщества и человечности и даже усилили свою приверженность этим идеалам перед лицом ужасных болезней, варварского обращения и маргинализации, которые продолжаются по сей день. И снова наши суровые индивидуалистические фантазии о том, что мы выживаем после апокалипсиса в одиночку, не имеют ничего общего с историческими или археологическими данными. Несмотря на краткосрочные события, наполненные всеми возможными ужасами, племена восстанавливались, люди снова объединились в группы и продолжали действовать коллективно.

Многочисленные катастрофы по-разному отразились на индейских племенах, проживавших в разных регионах восточной части Северной Америки, но можно выделить некоторые характерные сходства. Во-первых, даже в тех случаях, когда большая часть населения была скошена болезнями, люди продолжали оставаться членами общины, воссоздавали или искали новые сообщества. Способность этих общин реагировать на происходящее никогда не ослабевала. Появились стратегии борьбы с болезнями, и некоторые из них оказались эффективными. Воля народа и его способность формировать свое настоящее и будущее пережили волны болезней, рабство и геноцид.

Прошлое не похоже на наши фантазии. Системы, которые люди организуют для себя или навязывают другим, создают, допускают или усугубляют кризисы. В конечном счете эти сложные системы выходят из строя или заменяются. Афоризм о том, что нет природных катастроф, а есть только стихийные бедствия (какой бы избитой ни была эта фраза), отражает это явление[5]. Наша реакция и созданные ранее системы определяют исход апокалипсиса.

Размышляя о следующем апокалипсисе и заглядывая в прошлое в поисках намеков на то, как он будет разворачиваться, я возвращаюсь к словарю, который мы используем для описания событий. Похоже, наша концепция коллапса, упадка или даже апокалипсиса формирует наше воображение и задает параметры для дискурса на тему будущего. Могут ли наши представления о будущих апокалиптических событиях быть сформированы многократным использованием таких терминов, как «коллапс», под которыми мы подразумеваем несостоятельность общины и необходимость заботиться о себе самостоятельно? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо пересмотреть концепцию коллапса.

Ученые понимают сложность этих ситуаций, и неудовлетворенность концепцией коллапса применительно к прошлым цивилизациям существует давно. Социолог Шмуэль Эйзенштадт утверждал, что коллапс, если мы подразумеваем под ним полный распад существующей политической и социальной систем, происходит редко{64}. Археолог Джозеф Тейнтер много писал на эту тему и пришел к выводу, что коллапсов никогда не случалось{65}. Конечно, происходили резкие изменения, катастрофы и кризисы, но только не настоящие коллапсы — такие, какими мы их представляем. Совсем недавно Патрисия Макэнани и Норман Йоффи издали книгу, в которой многие археологи обсуждали предполагаемые кризисы и пришли к аналогичному выводу{66}. И фокус уже не на том, что развалилось, а на том, как люди подстроились под изменения.

Однако некоторые археологи не готовы отказаться от идеи коллапса. В беседе со мной Такеши Иномата отметил, что в свидетельствах о цивилизации майя он видит доказательства истинного коллапса, сопровождаемого 90-процентным демографическим спадом. Он предполагает, что мы ошибочно наблюдаем постепенный упадок, потому что не располагаем точными сроками тех событий, которые, по его мнению, происходили гораздо быстрее. Гай Миддлтон также поддерживает использование этого термина, подразумевая, что иные трактовки, такие как «упадок» или «переход», «скрывают реальные ужасы, которые испытывали люди во время определенных исторических событий и изменений, даже если при этом верно описывают изменения в политической, социальной и материальной культуре»{67}.

Археологам больше нравится говорить об устойчивости групп, претерпевших драматические изменения, чем о распаде этих групп. Мы фокусируемся на том, что осталось, а не на том, что изменилось. Мы исследуем непрерывность в дополнение к прерывистости. Можно взглянуть на определенные группы, например на нацистов в Германии в 1940-х годах, и увидеть, что крах той или иной политической системы не обязательно означает трагедию. Коллапс — это не всегда упадок. Просуществовавшую целое тысячелетие политическую систему вряд ли можно назвать провальной, независимо от того, каким был ее конец.