В то время в деревне племени пайя, где я жил, не было ни электричества, ни водопровода. В других поселениях электричества тоже не было, зато во всех была водопроводная вода. Кран имелся не в каждом доме, но его всегда можно было найти поблизости. Чтобы набрать воды и искупаться, мы ходили к ручью, протекавшему по краю деревни. Каждый день после работы мы спускались с холма, купались на мелководье, шли вверх по течению, наполняли 27-литровые пластиковые канистры водой и затаскивали их обратно на холм, к нашему дому. Вода была тяжелой. Ручей — холодным. Однако самым большим неудобством была дорога туда и обратно. Даже с таким удобным полноприводным транспортным средством, как мой старый «Лэндкрузер», съехать с колеи означало застрять на месте до тех пор, пока машину не откопают. Кроме того, я не мог не учитывать риск утонуть в грязевой яме во время ремонта грузовика.
Работая в данном регионе, я всегда останавливался в этой деревне. Подружился с местными, и именно по этой причине я сюда возвращался постоянно. Однако в первый раз у меня был выбор. Я попросил у представителей народа пайя разрешения остаться в их деревне, поскольку они, вероятно, являлись потомками людей, создавших изучаемые мной археологические объекты. Я сделал правильный выбор, и неудобства вроде отсутствия воды меня, если честно, не беспокоили. Единственной реальной проблемой было то, что на все это требовалось время. А значит, его оставалось меньше для исследований.
До того, как я досконально изучил дорогу и купил шины получше, мы застревали едва ли не каждый день. На проведение исследований я получил пару грантов, но бюджет был ограничен, и каждая мелочь имела значение. Моей команде платили независимо от того, чем мы занимались, будь то археология или откапывание грузовика. Однако я никогда не сомневался и не сожалел о своем выборе. Это было лучшее решение, какое я мог принять. Я безумно благодарен пайя за то, что они помогли задокументировать относительно новые места, на которых расположены археологические памятники. Они знали о каждом крупном объекте в тропическом лесу и по большей части были скромными, забавными и милыми.
В Гондурасе я не оказывался в ситуации на грани выживания и не переживал катастрофу. Мне нравилось в этой деревне, нравился темп жизни и то, как мы проводили время. Именно там я овладел многими навыками, которые сейчас преподаю на курсах по выживанию. Однако наиболее ценным оказался урок, который будет незаменим в любом из вероятных апокалиптических сценариев, — важность социальных навыков и связей. Я узнал от представителей племени пайя так много потому, что мы были друзьями, жили вместе и какое-то время у нас была общая жизнь.
Моя жена выросла в Гондурасе, в маленькой деревушке без электричества и водопровода. Когда мы вместе смотрим постапокалиптические фильмы, она комментирует события, которые люди привыкли считать катастрофой (например, отключение электричества). Ее озадачивает реакция на внезапные перемены. В детстве перемены настигали ее очень часто, неожиданности случались то и дело, а материальные блага были в лучшем случае временными. В ее юности планы на будущее выглядели совсем иначе, чем для меня, ребенка из Кентукки. Наше с ней понимание катастрофы сильно разнится даже после всего времени, что мы провели вместе в родных местах.
Для моей жены перемены неизбежны, и они не вызывают у нее меланхолии или сожаления. Когда я обсуждаю с ней эту книгу, она отвергает предположение, что радикальные перемены — это своего рода трагедия или коллапс. По ее мнению, крах общественной системы следует переосмыслить и начать видеть в нем возрождение общества. Это делается не для того, чтобы снизить значимость катастрофы или трагедии, а для того, чтобы понять: в подобных явлениях нет ничего нового. Они происходили на протяжении всей истории человечества. «Апокалипсис» — не тайна. Небольшие «апокалипсисы» мы наблюдаем каждый день, и у нас имеются археологические и исторические свидетельства постоянных изменений в каждый период истории. Перемены происходят всегда, но не все с ними справляются. В этой главе я рассмотрю археологические, исторические и современные свидетельства катастроф, исследую, кто останется в живых и будет процветать, а кто нет, и от каких ситуаций и навыков зависит результат.
Археологи редко могут идентифицировать людей из прошлого или даже опуститься до масштаба отдельного человека. Мы исследуем группы, сообщества. Иногда мы встречаем результаты индивидуальных действий и видим памятники или иконографию, которыми окружали себя влиятельные элиты или лидеры. Глядя на оставшиеся после человека предметы, мы можем с определенной долей вероятности предположить, каков был его статус и какое место он занимал в тот или иной момент времени, но собрать воедино историю жизни невероятно сложно. Чтобы узнать, какие люди выживают после апокалипсиса, придется изучить примеры из истории и современности, воспользовавшись разного рода данными и документацией.