Следующий год в Гаване

Я никогда не думала, что война может превратить всех, кто сражается, в чудовищ, но теперь я этого боюсь. Возможно, мы выживем и будем продолжать нашу беспечную жизнь, будто ничего и не было. Но меня пугает его пыл, меня пугают эмоции, которые движут им и всеми его бородатыми товарищами.

Внезапно мне становится очень страшно.

– Я люблю тебя, – говорит Пабло яростно. Я закрываю глаза.

– Я тоже тебя люблю.

До сегодняшнего дня я ни одному мужчине не признавалась в любви, и никогда ни один мужчина не говорил мне этих слов. Эти слова должны служить началом всему, но сегодня они звучат как прощание.

Пабло лезет в карман брюк, достает оттуда крошечную коробочку и с щелчком открывает ее.

Я замираю.

– Оно принадлежало моей бабушке, – произносит он хриплым голосом.

Кольцо красивое и изящное, бриллианты расположены как на старинных украшениях.

При виде кольца у меня пересыхает во рту, а сердце начинает бешено колотиться.

Все происходит очень быстро. Слишком быстро.

Пабло нужно уходить. Революция уже здесь, она стучится в нашу дверь. Пабло сглатывает, его голос дрожит.

– Я не знаю, как мы будем жить, когда все это закончится. Я, наверное, не смогу дать тебе ту жизнь, к которой ты привыкла. Но я люблю тебя. И буду любить тебя всегда. Это я тебе обещаю.

По моему лицу катятся слезы. Он надевает кольцо мне на палец.

– Возвращайся ко мне, – говорю я.

– Я тебе обещаю.

Глава 17

Марисоль

Я зарегистрировала нас в отеле на пляже. Луис стоит рядом со мной, пока я разговариваю с женщиной за стойкой – она смотрит на нас с нескрываемым любопытством.

Нам не хватает той раскованности, которая всегда присутствует в семейных парах. Наше стеснение невозможно не заметить. Луис, держа руки в карманах, переминается с ноги на ногу, его взгляд устремлен на одну точку на стене, и он старается не встречаться глазами с обслуживающей нас дамой.

Я оглядываюсь по сторонам – вокруг пары, семьи. Одни туристы. В стороне стоит мужчина и держит в руках газету Granma. Он, очевидно, местный – совсем не похож на типичного постояльца отеля.

Когда до отъезда я читала, как здесь живут люди, то узнала и о трагичной стороне жизни кубинцев: о том, что здесь процветает секс-торговля. Кубинские мужчины и женщины охотятся на туристов, ведь так за одну ночь они заработают больше, чем за год работы на государство. Что эта дама думает о нас? Раз у меня дорогая одежда, дорогая сумка, а в руке пачка сигарет, значит я плачу Луису за время, проведенное вместе?

Я спешу закончить регистрацию. Сердце мое колотится, а взгляд фокусируется на той же невидимой точке, на которую уставился Луис.

Мы вряд ли подходим друг другу, и я понятия не имею, как преодолеть эти разногласия. Я кое-что знаю о кубинской гордости. Неужели ему стыдно за то, что именно я плачу за комнату? Стыдно за то, что между нами такая огромная разница? Осудят ли его друзья за то, что он связался с богатой американкой? Может быть, они решат, что ему повезло вытянуть выигрышный лотерейный билет? Или, наоборот, назовут его дешевкой?

А что я скажу своей семье? Будут ли они считать Луиса коммунистом из-за того, что он остался и его семья служила режиму так или иначе? Я не могу представить его в своем мире и уж точно не принадлежу его. Так какое будущее нас может ожидать?

Луис несет наши сумки, пока мы проходим через вестибюль отеля в наш номер. Мы заходим в лифт. На наше счастье, кроме нас, тут никого нет. Я смотрю в пол, и меня одолевают сомнения.

Я должна была снять нам два отдельных номера. Все, что сейчас происходит, кажется мне одной большой ошибкой. Мы едва знаем друг друга. Я приехала сюда, чтобы выполнить последнюю просьбу бабушки, а не для того, чтобы завести интрижку, пусть даже с мужчиной, к которому меня безумно влечет. Все происходит слишком быстро, с каждым мгновением, с каждым поцелуем наши отношения набирают скорость…

– Марисоль. – Луис берет меня за руку, его пальцы гладят мое запястье. – Большую часть моей жизни кубинцам было запрещено останавливаться в подобных отелях. Теперь запрет снят, но мизерный процент кубинцев могут себе это позволить. Прости, если я… – он замолкает, словно подыскивает подходящее слово, – вел себя несколько неловко, – заканчивает он. – Дело не в тебе, а в том, как здесь все устроено.

Мне сложно понять, как люди живут в тех условиях, о которых он мне рассказывал. Я не понимаю, как можно жить в отсутствие свободы, когда с народом обращаются так, словно страна ему не принадлежит, словно его желания и потребности не имеют никакого значения. Кубинцы вынуждены прислуживать иностранцам, которые приезжают и уезжают, когда хотят, а свои собственные действия они контролировать не вправе.

– Я никогда не делал этого раньше, – добавляет он.

– Никогда не общался с американскими туристками? – спрашиваю я, мое сердце колотится в груди, хотя я изо всех сил стараюсь говорить спокойно.

– Никогда не общался ни с какими туристками. – Он наклоняется ко мне и прикасается губами к моей щеке. – То, что сейчас происходит, для меня кое-что значит.

– Для меня это тоже кое-что значит, – отвечаю я.