Следующий год в Гаване

Все началось через несколько недель после нашей последней встречи, и усиливалось постепенно. Сначала я чувствовала слабость и желание вздремнуть днем, потом появились горький привкус во рту и постоянная тошнота. Мои вкусы в еде изменились – я начала отказываться от своих любимых блюд, предпочитая то, что никогда не ела раньше. Я стала очень эмоциональной. Мне все стало понятно еще до того, как я обнаружила задержку месячных. У меня никогда раньше не было задержек, и как только это произошло, мои последние сомнения рассеялись.

После того как я призналась Магде, она стала заботиться обо мне с удвоенной силой – уговаривает меня съесть больше, чем мне хочется, поощряет мое желание поспать, гладит мои волосы, молится вместе со мной.

Сейчас, когда я совершенно не понимаю, что ждет меня в будущем, ситуация на Кубе представляется мне пугающей. Фидель назначил доктора Мануэля Уррутиа Ллео временным президентом, но все говорят, что он – марионетка Кастро. Аэропорт закрыт, никто не может вылететь из страны. Наш водитель сообщил, что видел перепуганных американских туристов, сидевших на лужайке перед отелем «Националь» с чемоданами в руках. В конце концов их эвакуировали на корабле в Ки-Уэст.

Не работает не только аэропорт – забастовка охватила всю страну. Отец все утро сердито разговаривал по телефону, пытаясь выяснить, что происходит с его рабочими.

Толпы открыли двери в Эль Принсипи и выпустили заключенных. Гавана погрузилась в безумие.

Я никуда не выхожу из дома, сижу в нашей элегантной гостиной на диване, обитом шелком, в окружении картин в тяжелых позолоченных рамах.

– Они разграбили Эль-Энканто, – говорит мама, сжав губы в тонкую линию. Для нее нет большего греха, чем посягательство на высокую моду.

Я вспоминаю те платья, которые мы раньше примеряли. Теперь они висят по всей Гаване в квартирах тех, кто раньше мог позволить себе лишь рассматривать их изображения в журналах. Нам эти платья казались воплощением волшебства. Смогут ли новые владельцы оценить магию этой красоты?

– Они ворвались в казино, – говорит отец. – И никто не пытается их остановить – ни военные, ни полиция. Все просто сдались и отдают нашу страну без боя.

– Они собираются приехать сюда? К нам? – спрашивает Мария.

Мать бледнеет.

– Не говори так. Никогда больше так не говори, – резко отвечает она.

– Но почему? – Мария выглядит озадаченной. – Они же хотят денег, а у нас их много.

Отец не обращает на нее никакого внимания.

– Сейчас повстанцы патрулируют улицы. Говорят, что члены движения «26 июля» вытеснили полицию, – его лицо краснеет. – Люди вывешивают у своих домов плакаты с благодарностью Фиделю. За что они его благодарят? Неужели они действительно думают, что он на нашей стороне? Он проповедует мир и демократию, готовясь к пиршеству на трупах своих врагов. Он выставил нас всех дураками, помяните мое слово, и я боюсь, что очень скоро все станет гораздо хуже.

Глава 21

Толпы бородатых людей, одетых в зеленую форму, заполонили город. В руках у них ружья. Они осматривают все вокруг с таким видом, будто Гавана принадлежит им – участникам движения «26 июля». Я съеживаюсь от страха при виде холодного черного металла. Они входят в город с видом добродушных и снисходительных победителей. Победители могут позволить себе роскошь испытывать счастье от своей победы, чего нельзя сказать о нас.

Я всматриваюсь в каждое лицо, надеясь увидеть Пабло. Я и хочу найти его, и одновременно боюсь встречи с ним. Я боюсь, что, когда увижу его лицо, увижу его самого в этой отвратительной форме, сердце мое не выдержит. Но я нигде его не вижу, и от этого мне больно. Неужели он никогда больше ко мне не придет?

От Алехандро тоже нет никаких вестей. Никто не знает, где он и что делает. Присоединился ли он к «26 июля»? Если нет – неужели он теперь их враг?

Мы все ждем Фиделя, который медленно приближается к городу, словно хищник, который уже поймал свою добычу, но не торопится ее съесть. Меня постоянно преследуют приступы тошноты.

– Они признали правительство Фиделя, – говорит отец.

– Они? – переспрашивает мама.

– Американцы.

– А что с выборами?

– Через полтора или два года, – отец сжимает губы. – А тем временем президент, подконтрольный Фиделю, уже отстранил всех политиков, назначенных Батистой. Некоторые члены его кабинета искали убежища в иностранных посольствах. Другие были арестованы. – Он не говорит всего остального, но я знаю правду – часть была расстреляна.

Мой отец перечисляет имена тех, кто приходил к нам в гости и обедал за печально известным столом, который мама заказала из Парижа, угощали нас мятными леденцами и конфетами. Имена тех, с чьими сыновьями я танцевала и чьих дочерей хорошо знала. Крики матери заглушают остальные фамилии.

Рукой я инстинктивно закрываю свой живот. Мне страшно от одной мысли о том, в какой мир я приведу этого ребенка.

– Они заморозили активы чиновников Батисты, – говорит отец.

Глаза моей матери тревожно расширяются.

– А наши инвестиции?