Следы

— Нет? Да, черт подери, я знаю, кто вы. Вы чертовски хороший криминалист, по крайней мере так я слышал. Но если профессионал из вас не лучше, чем женщина, то показывать вам действительно нечего. Послушайте. Как женщина вы настоящий хаос. В вас нет ни капли добра, ни терпения, ни сочувствия — ни даже жалости. В вас нет смелости — боитесь попробовать что-то необычное. У вас нет ничего, кроме нехватки времени.

Он спокойно откинулся в кресле. По движению этих серых глаз под копной рыжих волос он понял, что вот-вот что-то должно произойти.

Линн Макдоналд стояла во весь свой величественный рост за письменным столом.

— Возможно, вы правы, — сказала она. — Вы определенно правы насчет нехватки времени. У меня совершенно нет времени сидеть здесь и выслушивать колкости от назойливых незнакомцев.

Доктор Эльм хладнокровно продолжал оставаться спокойным.

— Забавные создания эти женщины, — бросил он. — Скажи им правду и в девяноста девяти случаях из ста они примут ее за оскорбление. Я говорил примерно, возможно вы и сотая. Но теперь я вижу, где ошибся. Мне следовало включить лесть вместо…

— Травли, — вставила мисс Макдоналд.

— Ладно. Послушайте. Я понял, что у вас действительно есть. Характер. Это приятно видеть. Делает вас личностью. Вы шотландская ирландка, насколько могу судить. Лучшие дебиторы мира. Никогда еще не встречал шотландского ирландца, вовремя не заплатившего бы по счетам. Послушайте. Вы не прочтете эти письма ни за любовь, ни за деньги. А прочтете ли вы их в качестве долга?

Подождите. Дайте мне договорить. Я профессионал, точно такой же, как и вы. У меня тоже есть свой кабинет, в котором я принимаю посетителей. Конечно, он не такой стильный, как у вас. Просто я пользуюсь им уже сорок с лишним лет, и он за это время немного поизносился. И еще, мне не очень-то импонируют чересчур элегантные приемные. Это впечатляет пациентов. А пациентов лучше не впечатлять. Многие боли в животе оборачиваются аппендицитом лишь потому, что пациент, обставленный ореховой мебелью и персидскими коврами, стесняется рассказывать о своей простецкой боли в животе. Послушайте. Вот к чему я клоню.

Последние сорок лет своей жизни я проводил вечера, сидя в том кабинете. У меня было много времени натренировать терпение, слушая женщин (две трети из которых — истеричные, несчастные души), рассказывающих мне о своей боли в спине, отеках и пульсирующих головах. Еще лет десять назад или около того все, что я мог делать, — это слушать, хлопать их по плечу со словами, что они замечательные, храбрые девушки, давать какой-нибудь здоровый совет и отправлять домой. Теперь о том, что я могу делать сейчас. Скажите слово «психиатр», и большинство женщин начнут вести себя так, как вели себя вы, когда я пытался до вас что-то донести. Нет. Я сидел, кудахтал как старая курица и слушал. Полагаю, время, которое я потратил, слушая и утешая ваших сестриц-женщин, можно приравнять к двадцати годам. Никакие деньги этого не окупят, даже если бы я их получал; но я обычно не брал плату, потому что не мог их вылечить. Я мог бы что-то получать с благодарностей, но меня почти никогда не благодарили («Старина доктор Эльм просто не смог разобраться с моим недугом, так что я пошла к молодому доктору Соубонсу, и он мне все вырезал. Без операции мне бы и трех месяцев не оставалось прожить»). Но я не останавливался. Я всегда возвращаюсь обратно, всегда буду сидеть и слушать, и кудахтать. До самой смерти. Но меня все еще не оставляет мысль, что когда-нибудь все это окупится. Я никогда в жизни не просил ни одну женщину оказать мне честь, мисс Макдоналд. Не просил ничьей руки. Но сейчас я прошу вас оказать мне честь. Вы прочтете эти письма быстрее, чем какой-нибудь роман. Что скажете? Пара вечеров как плата за двадцать лет? И если вы мне скажете, что нет ни одной причины, по которой именно вы должны заплатить мне за все то время, что я потратил на вас, женщин, я вам отвечу, что в хороших, великих делах, которые совершают люди обычно нет совершенно никакой подоплеки. Флоренс Найтингейл[6], отец Дамиан[7] или…

Линн Макдоналд, сидя за своим столом и подпирая подбородок переплетенными пальцами, улыбнулась.

— Или, — спросила она, — доктор Джозеф Эльм?

— Я вас понял. Это удар ниже пояса.

— Ну уж нет, вы меня не поняли. Я имею в виду причину, по которой он смог бы прийти сюда и предложить мне то, что сейчас предложил. Ах да. Я знаю, что это. Было очень интересно послушать все, что вы обо мне высказали, но и у меня тоже есть кое-какое мнение на свой счет. Итак, плата за его службу, но не ради него самого, а ради его друзей?

— Ну, раз так, Квилтеры мне уже даже больше как родные, а не как друзья.

— Понятно. Тогда, доктор Эльм, раз я берусь читать эти письма, может быть вы хотя бы вкратце опишете мне все это дело? Никаких деталей, просто факты, чтобы я могла читать письма с пониманием происходящего.

— Да, почему же. Я и сам об этом подумал. Если бы мы смогли, так сказать, обстругать все это дело вместе перед тем, как вы начнете читать письма, это сэкономило бы вам много времени.